Оксана Панкеева - Рассмешить богов

Примерно в то же время, когда разгневанный Амарго высказывал все, что думает о короле Ортана, Кантор, вернувшийся с «официального визита» докладывал этому самому королю о результатах. Пока что результат был один — до смерти перепуганный бедняга Пуриш, о чем Кантор честно доложил. Король остался доволен.

— Для первого визита этого достаточно, — чуть улыбнулся Шеллар, как обычно занимаясь своей трубкой. — Все прошло именно так, как и должно было, — он выбит из колеи, испуган и в полном смятении. Два дня Пуриш поломает голову, пытаясь найти объяснение увиденному, и в следующий раз будет готов к более личной беседе. Он непременно захочет разобраться, кто ты такой, откуда взялся, почему гладишь его зверей и отчего так напоминаешь ему некоего знакомого. Прямые вопросы он задавать не решится, начнет выяснять окольными путями, намеками и полунамеками… Эх, мне бы на твое место, какая бы получилась чудесная игра!

— Не знаю… — нахмурился Кантор. — Мне как-то не по себе. И никакого желания с ним играть. На него смотреть было жалко. Чем я его так напугал? У меня что, на лбу написана моя прежняя специальность?

— Вот у него и спросишь, вполне подходящая тема для начала беседы. Если же тебе интересно мое личное мнение, то даже при отсутствии упомянутой надписи на лбу твоя прежняя специальность все же наложила на тебя некоторый отпечаток. А если допустить, что господин Пуриш в последнее время имел основания опасаться за свою жизнь…

— Да почему?

— Да хотя бы потому, что имел несчастье вызвать недовольство господина Дорса.

— А вы откуда знаете?

— Детский вопрос. Сейчас вся моя агентура в Голдиане работает в авральном режиме, все более-менее значимые фигуры усиленно разрабатываются. Мне достоверно известно, что Дорс нанес Пуришу несколько визитов и неоднократно высказывал угрозы в его адрес. Даже если угрозы не имели под собой реальных намерений, для благоразумного человека это все же повод обеспокоиться. И вот представь себе, при таких обстоятельствах к человеку приходит некая подозрительная личность, сильно смахивающая на убийцу, и нагло треплет за уши его самых преданных телохранителей. Есть из-за чего испугаться. Но, я надеюсь, бояться он перестал, как только ты ушел.

— А если нет? Если не перестал и на следующей встрече будут присутствовать обычные охранники-люди?

— Не думаю. Если он захочет с тобой поговорить, он не допустит, чтобы при этом присутствовали свидетели. Скорее он в спешном порядке сменит своих любимцев на собак или других сторожевых зверей, но людей… впрочем, есть еще вариант — вести беседу на языке, которого охранники не знают. Господин Пуриш знает мистралийский?

— В совершенстве.

— В таком случае, возможно, охрана будет присутствовать, но о том, чтобы ваш разговор остался в тайне, он непременно позаботится. — Король неожиданно хмыкнул и хитро усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Что? — немедленно спросил Кантор, предполагая, что мысли его величества каким-то образом касаются обсуждаемой темы.

— Да ничего особенного… Я просто подумал, что бы сделал я на месте господина Пуриша.

— И что бы вы сделали?

— Надеюсь, почтенный магнат до такого не додумается или хотя бы побоится. Я бы заменил леопардов и проверил свои подозрения. И очень быстро узнал, распространяются ли «особые отношения» моего гостя на всех кошек или же исключительно на двух конкретных.

— Необязательно, — засмеялся Кантор. — Конечно, гладить незнакомых хищников я бы не рискнул, но меня действительно любят кошки.

— Вы с Пафнутием случайно не родственники?

— Нет, конечно, к тому же в кошачьем вопросе мне далеко до его высочества. В те времена, когда Тиа и Хон были моими, они признавали только меня — хозяина — и Пуриша, потому что он их кормил…

— Кроме того что Пуриш занимался организацией твоих концертов, гастролей, записей, вел бухгалтерию, командовал прислугой, он еще и зверей твоих кормил? — поразился король. — А за столом он тебе не прислуживал?

— Это нет, — грустно усмехнулся Кантор. — Но зато он регулярно транспортировал мое нетрезвое тело с вечеринок, улаживал проблемы с полицией, когда я слишком сильно нарушал общественное спокойствие, а также договаривался с родственниками якобы пострадавших девиц… Словом, цены ему не было. А зверей он кормил потому, что никто больше не осмеливался. Боялись.

— А Пуриш так отважен? — продолжал допытываться король.

— Нет. Он спросил, добавлю ли я ему жалованье, если он будет кормить хищников, и я добавил. А за деньги господин Пуриш имел свойство забывать, что такое страх. Не стань он коммерсантом, идеальный бы наемник получился. А о чем я говорил?

— О Пафнутии, — напомнил король.

— Ах да. Уже тогда мои киски были натасканы для охраны и закляты на верность, и никого чужого к себе не подпускали. Никто, впрочем, и не стремился. А принц Пафнутий моментально нашел с ними общий язык и тискал, как своих собственных.

— Кстати, раз уж речь зашла о Пафнутии… — оживился король, и Кантор понял, что в очередной раз попал. — Насколько близко вы были знакомы?

— Насколько может быть знаком обычный бард с представителем королевской семьи. Сема Подгородецкий как-то представил меня, и мы пару раз встречались после того. Да, точно два раза. Пафнутий был у меня в гостях и баловался с моими леопардами, а потом я был у него в гостях и имел честь посетить его кошатник. Помнится, кошки Пафнутия произвели на меня незабываемое впечатление, а сам он едва ли десять слов произнес за все время, что мы общались.

— Что ты можешь о нем сказать?

— То есть? — слегка опешил Кантор. — Вы же знаете его намного лучше, что я могу сказать вам нового?

— Я имею в виду не общеизвестные сведения. Ты в него не заглядывал?

— Не помню… Кажется, нет. Или заглядывал и ничего не увидел. Или увидел что-то, чего не понял. Словом, если бы я увидел что-то интересное, я бы запомнил.

— Так-так… — еще больше оживился король и заинтересованно уставился на Кантора, подавшись вперед и облокотившись на стол. — Ну-ка давай вспоминать. Что ты мог такого увидеть, чего не понял?

— Ваше величество, — взмолился Кантор, — давайте я лучше еще раз в него загляну. Когда коронация?

— Послезавтра. Тебя я беру с собой.

— И Ольгу тоже?

— А что?

— Ее такие сборища угнетают и расстраивают. Она еще после прошлого раза не отошла, до сих пор переживает, как опозорилась перед всей мировой общественностью. Вы же знаете, как она болезненно воспринимает такие вещи. Ей все время кажется, что она хуже всех выглядит, что на нее все смотрят и насмехаются… Позавчера до слез дошло, а ведь она не слышала о себе всего того, что слышал я. Так ли уж необходимо ее таскать по светским мероприятиям? Вы ведь сами видите, что это причиняет ей боль.