Эльберд Гаглоев - Во славу Блистательного Дома

– Достойнейшие, а не поделится кто-нибудь лекциями маэстро Фобиса Зиминного?

– По философии или экономике?

– По философии, друг мой, по философии.

– С вас два кувшина темного эгерийского.

– Вы спасаете меня, друг мой, но пиво пьем вместе.

– Интересно, как вы потом читать будете? Темное эгерийское – штука забористая.

– Достойные студиозусы! В гранитном чертоге, в шестом аудиториуме лекцию по шипанскому праву Голован Гололобый читать изволит. Сего дня в час пополудни.

Популярный, видимо, дяденька, судя по тому, что немалая часть народа в одну сторону так и дунула.

– Но, маэстро, неужели нет ни одного места в семинаре, вами водительствуемом?

– Мне жаль, контесса, но список уже полон.

– Однако в рецензии на мой этюд...

– «О нравах Западной Степи»? Так это вы автор? Прошу принять мою руку, милейшая контесса. Мы, думаю, найдем для вас место. Приятно, приятно удивлен. Столь пронзительный ум при столь хрупкой внешности.

Невысокий худощавый мужчина удивленно хмурил кустистые брови, глядя снизу вверх. Действительно, очень красивое лицо у высокой девушки в богатом платье, щедро украшенном драгоценностями и весьма нескромно облегающем формы выдающейся фигуры. Что характерно, маэстро смотрел на претендентку с любопытством, а вот она на обладателя весьма прозаичной внешности – с полным обожанием.

– Маэстро Гладиус дает лекцию в Звездном чертоге, в двенадцатом аудиториуме. – И часть народа опять качнулась в сторону, поддавшись призыву.

– По астрономии?

– Совершенно верно.

– Любопытно.

– Маэстро Гладиус – солдафон и невежа, – прервал обычное течение событий глубокий и звучный голос. Я обернулся. Голос абсолютно соответствовал обладателю. Высокий, широкоплечий, богато одетый. Длинная шпага у пояса. Густая черная шевелюра до плеч, золотая серьга с красным камнем в ухе. Горбоносая физиономия украшена испаньолкой. И взгляд надменный, вызывающий. Авантюрист какой-то, а не студент. Хотя, как показывает практика, одно другому не мешает.

– А ты профан, – немедленно вступился за профессора с милитаристским именем верзила со свернутым носом. Короткая стрижка, потертая кожаная куртка и короткий меч с богато украшенной рукоятью. Все ясно: решивший поучиться ветеран. – И невежа, – добавил он, заложив большие пальцы рук за пояс.

– В круг! – с изумленной поспешностью сказал щеголь. – Я вызываю вас. Заклад...

Верзила приоткрыл рот, но вдруг захлопнул его, резко лязгнув зубами от доброй оплеухи, которую влепил ему невысокий щупловатый блондин. Его опрятная, но простая одежда входила в некоторый диссонанс с упрощенными драгоценными ножнами длинного эстока.

– Ты сколько раз за него этюды писал, Луций? – ядовито поинтересовался блондин.

– Шесть, – виновато сообщил верзила.

– Сегодня ты едва не попал на седьмой. Твой меч против его шпаги. – Блондин говорил так, словно щеголеватый брюнет здесь отсутствовал. Наконец обратил на него внимание.

– Конт Джизел. Мое почтение, – слегка поклонился. – Так какой из постулатов маэстро Гладиуса вызвал ваше неприятие?

Брюнет был уже сама любезность.

– Яр Шалдон. О чем вы? Может, нам продолжить беседу в «Беспалом школяре»?

– Отчего нет? – И начинающие ученые направились для проведения дискуссии в ближайшее питейное заведение. Ну а мы двинули за ним.

Вообще-то в Университетум мы прибыли за знаниями.

В первом выданном руководством адресе нам не повезло. Двухметровый, как в длину, так и в ширину, дядька сообщил, что поскольку «их величие» в поместье отбыть изволили, принять нас не смогут.

И мы поехали в Университетум. Успешно доехали и сейчас поспешали за нашими невольными проводниками, которые, впрочем, к питейному заведению направлялись весьма уверенно, что указывало на знание местной географии. По дороге троица активно пикировалась, но не злобно, а так, привычно. Что характерно. Мишенью для насмешек в основном был тот самый верзила с древнеримским именем. А вот агрессорами в этой самой интеллектуальной развлекухе выступали как раз таки представители дворянства, долженствующие в соответствии с феодальным правом этого самого выходца из народа всячески защищать. Однако обязанностью своей оба нахально манкировали. Эксплуататоры.

Правда, народный выдвиженец явно не страдал. С удовольствием поворачивал свою коротко стриженную голову к ораторствующему и внимательно, с удовольствием выслушивал. Впитывал, надо полагать, мудрость господствующего класса. Учился. Уровень поднимал. Свой. Ответ же он, как человек военный, придерживал до удобного момента.

И он настал.

Когда зажравшееся дворянство в предвкушении скорого застолья уже поднялось на крыльцо питейного заведения и остановить его порыв ничто не могло, верзила высказался. Лица его мы при этом не видели, но выражение представить совсем не трудно. Мечтательно так сказал:

– Языкастые вы мои! Жаль, не знали вы маэстра Гладиуса раньше. Две такие метлы. Весь плац бы вылизали!

– Брат мой, а что такое плац? – сразу полюбопытствовал Хамыц. Должен заметить, что голос у него громкий, а говорить вполголоса ему не позволяет честь. Но я – человек другой эпохи и пояснил. Негромко:

– Площадь такая. – И предрекая следующий вопрос: – Большая. – Бояре слегка притормозили свое согласованное движение к цели. Спины их напряглись. И очень желая разрядить обстановку, я почему-то сказал: – Мощеная.

Или мое желание обрело гипнотическую форму, или дворянство очень хотело пива. На нашу бестактность решили внимания не обращать и дружно нырнули в недра заведения. А вежливый Луций еще и дорогу нам уступил. Со всем почтением. Но в глазах чертенята прыгали. Определенно прыгали.

Дизайнерская мысль в области логистики питейных заведений, как я, впрочем, уже указывал выше, от привычной мне почти не отличалась. Высокое, просторное помещение по всей длине своей демонстрировало стойку. Солидную такую, из толстых плах собранную, но при этом донельзя уютную – явно настоящий мастер постарался и крышку, наверное, чтобы не ковыряли, из тяжелой каменной плитки выложил. Высокие табуреты сделаны были тоже основательно и увесисто, и, вероятно, для того чтобы они не использовались в качестве аргументов в научных спорах, скорее всего, здесь часто происходящих, их еще и плотно прикрутили к полу. Болтами. Да и вся мебель в этом заведении подчинялась законам одной концепции. Стабильно-неподъемной такой. Ее тоже в качестве аргумента использовать было бы проблематично. Да оно все и к лучшему. И от тележных колес, уставленных огарками свечей, дизайнер отказался. Капля воска в супчике во время обеда вряд ли может улучшить аппетит. Под высоким стрельчатым потолком сыпали разноцветными блесками здоровенные хрустальные люстры. Это сейчас-то, днем. Представляю, как горит это великолепие, когда возжигают светильники.