Вера Камша - Темная звезда

— Ты проснулся?

— Да. Где все?

— Твоего друга увела Болотная матушка. Она велела их дождаться.

— А то я бы встал и ушел… Давно я тут лежу?

— Нет, пол-оры, не более.

— А куда делись другие?

— Как только Глаз Иноходца[52] скрылся за верхушками деревьев, наше время кончилось…

— А ты?

— Я — другое дело. Ты меня призвал и не отпустил. Да и не мог же я оставить ее одну, — дубовичок указал на притихшую Лупе. — Она пришла на рассвете — искала вас.

— Как же вы ушли от Димана?

— А он не знает, что я ушла, он меня видит. То есть видит он березку, но ему кажется, что это я.

— Так вы умеете насылать мороки?

— Только очень простые и редко. После этого я несколько дней не могу сплести даже самого простого заклятия. Но что все это значит?

— Не знаю, Лупе. Что-то очень скверное. И мы должны с этим совладать, потому что больше некому. Только я не знаю, как…

— А герцог, он тоже не знает?

— Герцог, Лупе, непостижимый человек. Простите за игру слов, но я не знаю, что он знает, а что — нет.

Маленькая волшебница мечтательно улыбнулась:

— Я никогда не думала, что увижу хоть одного из вас. Золотой Голос Благодатных земель и Первый Паладин Зеленого Храма… И где?! Здесь, в Ласковой пуще. Мир действительно сошел с ума.

— Я и раньше догадывался, а теперь это мне очевидно. Вы знаете слишком много, чтобы быть всего-навсего деревенской колдуньей.

— Не надо об этом. Пока не надо. О, хвала Эрасти….

Болотная матушка и адмирал появились неожиданно. Мгновение назад у молоденького дубка никого не было, а потом из ничего возникли две фигуры. Старая болотница даже не пыталась скрыть волнение. Рене с трудом переставлял ноги, волосы на лбу и висках были мокрыми, он тяжело дышал, но лицо оставалось спокойным.

— Берегите его, — выпалила старуха, обращаясь к Роману и Лупе, — он должен дожить до восхода Темной Звезды, иначе она не взойдет, и все навек погрузится в туман.

— Это самое непонятное пророчество из всех, которые я слышал, особенно, если добавить к этому увиденное мною.

— А слышал ты немало, Роман. Тебе будет полезно знать еще одно — Судьба над твоим другом не властна, но его будущее в руках его спутников, а в его руках будущее всех. Осенний Кошмар это знает и цену за голову герцога Арроя назначит немалую.

Первый удар не попал в цель — посланец ошибся. У них еще нет сил для того, чтобы долго хозяйничать в этом мире, так что следующий удар нанесет человеческая рука. И очень скоро.

— Ну, к ударам в спину я привык, — подал голос Аррой, кривовато улыбаясь.

— Ладно, будем надеяться, что от ножа ты как-нибудь убережешься, а вот насчет яда… С жабьим камнем ты будешь чувствовать себя спокойнее.

— А разве он есть, жабий камень? Я думал, это сказки.

— То, что люди болтают на сей счет, верно — сплошные глупости. Никаких камней в жабьих головах не бывает и быть не может, как и философских камней, которые любую гадость в золото превращают (вот уж бесполезная вещь, как мне представляется). И сделать их никакой колдун не сможет, как бы ни старался… — Старуха хитро улыбнулась, и Роман подыграл ей:

— Матушка, ты нас совсем запутала… Согласен, философских и жабьих камней нет, но ведь что-то наверняка есть, иначе ты об этом бы не заговорила.

— Есть философские жабы. Они любое в любое превращают. Могут дрянь в золото, могут яд — в противоядие. Одна беда, поболтать любят, и имена у них — язык сломаешь, но твари добрейшие. У меня в болоте живет одна семейка, так младшенький только и думает, как бы отправиться подвиги совершать. Вот я его с вами и пошлю — с ним любую отраву кубками пить можешь… И не спорь.

Рене и не думал спорить. Болотная матушка с довольным видом разжала корявую ладонь, на которой оказалась небольшая, словно бы высеченная из кровавика, жабка со сверкающими прозрачно-голубыми глазами.

— Прошу любить и жаловать. Андр… Андрио… Анд…

— Андриаманзака-Ракатуманга-Жан-Флорентин, — с достоинством представилась жаба, вернее, жаб. — К вашим услугам.

Надо отдать должное Рене, он умудрился сохранить серьезность:

— Я рад, что ты согласился нам помочь.

— Можете называть меня просто Жан-Флорентин. Это имя мне нравится, оно звучит достаточно рыцарски. Наши же имена для иных существ труднопроизносимы и непривычны. Даже Величайшая Хранительница Самого Лучшего Болота и та сбивается.

— Хорошо, я буду звать тебя Жан-Флорентин, а ты можешь называть меня Рене. И что, ты действительно можешь превратить простой металл в золото?

— Могу, но не хочу, ибо почитаю сие бессмысленным. А называть тебя я буду адмирал, это звучит более возвышенно. Если у вас возникнет острая необходимость в презренном желтом металле, можете рассчитывать на мою помощь. Ибо никакие принципы нельзя доводить до абсурда.

— К счастью, пока золото у меня свое. Зато матушка полагает, что мне предстоит столкнуться с ядом.

— Это намного интереснее. Ибо тогда мне предстоит узнать, что заставляет одушевленное создание желать смерти ближнему. Вопрос жизни и смерти всегда будет волновать мыслящие существа…

— Манзака, — перебила Болотная матушка, — наши друзья успеют насладиться твоим красноречием по пути. И умоляю тебя, не втягивай ты их в философские споры, у них есть дела поважнее!

— Что может быть важнее поиска истины?! — возмутился Жан-Флорентин, однако тут же перешел к делу: — Есть ли у тебя браслет, адмирал?

— Нет, да и зачем мне он? Побрякушки — это для женщин и придворных бестолочей.

— Ты прав. В мире есть множество вещей, которые нам не нужны. Я думаю, мы легко поймем друг друга. Но в нашем конкретном случае браслет не роскошь. Он нужен из соображения твоей безопасности. Будь добр, сорви вот это ползучее растение и обмотай его несколько раз вокруг правого запястья. Вот так. Очень хорошо.

Философский жаб с достоинством переполз с руки Болотной матушки на руку адмирала и устроился на сорванном побеге. По блестящему телу амфибии пошла сияющая рябь, а изо рта вырвалась ликующая весенняя трель. Рене ощутил легкий толчок и обнаружил у себя на руке браслет червонного золота немыслимо тонкой работы, ибо неведомый ювелир удивительно точно скопировал плеть лесного вьюнка, не упустив даже самых тонких прожилок на листьях.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Жан-Флорентин. — А говорят, Мидас, Мидас… Вот как надо.

— Но зачем мне браслет?

— А как я, интересно, буду незаметно нырять в твой кубок, если у меня возникнет предположение, что содержащаяся в нем жидкость содержит компоненты, опасные для жизни? Чтобы произошла трансформация, я должен вступить в непосредственный контакт с трансформируемой средой. Теперь же я буду восприниматься окружающими как логическое завершение ювелирного изделия. — В подтверждение своих слов философский жаб испустил еще одну трель, и в золото браслета вросла золотая же жабка с алмазными глазами, усыпанная мелкими изумрудами…