Мария Дахвана Хэдли - Магония (ЛП)

– Ага, но тебе нельзя не спать годами.

– Несмотря на то, что ты сама только что сказала?

– Несмотря на это, – шепчет Ив.

– Я могу бодрствовать в течение трёх дней, а до этого я спал. Я спал по четыре часа ежедневно с тех пор, как всё произошло. Я буду спать послезавтра. Всё. Я работаю.

Над чем я работаю? Планирую похороны Азы.

Вскоре Ив уходит. Чувствую себя неловко и посылаю ей эсэмэс с извинениями. Слышу, как её телефон жужжит внизу, в гостиной. Через секунду приходит ответ.

«Не умирай, – пишет Ив.– Смерть не поможет».

Порой она очень правильная мама. В сообщении никаких «уходов» и «потерь».

Приходит ещё одно. На сей раз слегка виноватое.

«Если *действительно* не собираешься спать, советую не пить молоко. Его делала Кэрол».

Кэрол меня любит, беспокоится обо мне, а ещё она врач с доступом к снотворному.

Убираю молоко со стола. Я ещё не всё обдумал, но через минуту выключаю верхний свет в комнате.

Аза, наверное, сотворила это на моём потолке за неделю до смерти. Днём ничего не видно. Уверен, мамы об этом даже не подозревают. Я и сам не знал, пока две ночи спустя впервые не выключил свет. Светящаяся краска.

«АЗА РЭЙ БЫЛА ЗДЕСЬ».

Вот только последнее слово вышло размыто, потому что Аза свалилась со спинки кровати или типа того. Так что на самом деле читается «АЗА РЭЙ БЫЛА».

Минуту пялюсь на надпись, пытаясь собрать себя в кучу. Внутри долбанная мешанина из дребезжащей пи и того, что я так и не сказал.

Я провёл последние десять лет без умолку болтая. И не знаю, почему так и не произнёс ни одно из нужных слов.

Хочу внедрить лучшую версию всего произошедшего прямо перед смертью Азы. Всего этого безумия, начиная с корабля в небе, минуя перо в её лёгком. Гроза, когда мы сидели в подвале, – дождь и молнии должны бы захватить весь город, но всё ограничилось районом Азы.

Да. Я знаю, люди умирают. Знаю, что, когда люди умирают, те, кто остался, думают, будто случилось нечто бессмысленно-безумное, потому как смерть по природе своей бессмысленно-безумна. Это один из аспектов отношений людей со смертью. Словно всякий раз это что-то особенное, словно каждый умирающий – герой. Мы хотим умереть эффектно, а не просто «погибнуть».

Я пытаюсь найти в этом смысл.

В машине скорой медик разрезал Азу, будто она и не человек вовсе. Она задыхалась. Выгибала спину. Её сердце снова остановилось. Медик использовал дефибриллятор, чтобы его запустить. Дважды.

И я услышал звук из её груди – песню. Птицу, свистящую, вопящую.

Я не псих.

В лёгких Азы на самом деле не было пера. При вскрытии коронер ничего не нашёл.

Вскрытие провели, да. Результатов я пока не видел, но обязательно их достану. Я должен убедиться… ну ладно, я в курсе, Аза умерла. По ощущениям – она словно сбежала без меня. Она сжала мои пальцы своими. А затем расслабилась – как если бы разом лишилась всех костей.

Уверен, когда водитель связывался с экстренной службой, Аза уже была мертва. И оттого случившееся с вертолётом ещё ужаснее.

Наша с Азой проблема в том, что мы провели каждый день с момента знакомства, зная, как она умрёт, и отмахиваясь от этого знания. Никто не мог понять, что с ней не так, и несколько лет назад я решил стать героем, который это выяснит.

Аза была не в курсе. Я перелопатил тонну медицинских журналов. Удивительно, чему можно научиться, когда мозги на месте и мотивация правильная. Я добрался до статей семнадцатого века. Если вам понадобится схема лёгких – только попросите. Нарисую даже с завязанными глазами.

Но что бы я ни делал, я делал это недостаточно быстро. Я не чудотворец. И даже не учёный. В какие-то дни я просто шестнадцатилетка. И это не то, чем я хочу быть.

У мамы Азы точно такая же идея возникла ещё раньше. Она билась над решением почти пятнадцать лет – с тех пор, как у Азы начались проблемы с дыханием, – но лекарства, которые она пыталась вывести на этап тестирования, постоянно зарубали.

Я знаю гораздо больше Азы о том, что мама делала для неё. Несколько месяцев назад я наткнулся на кое-какие действительно перспективные данные из её лаборатории и расспросил о них. В то время Грета работала над препаратом от астмы – испытания на мышах. Когда Азе стало хуже, по дурацкому стечению обстоятельств лекарство добралось до испытаний на людях, но всё прикрыли, потому как выяснилось, что от астмы оно не помогает, да и побочных эффектов куча. Препарат оказался бесполезен. По-видимому, для всех, кроме Азы.

– Я хранила дома немного сыворотки от тяжёлых приступов астмы, – рассказала мне Грета. – Я не знала, поможет ли это хоть чуть-чуть, но она умирала, так что я дала ей препарат.

Неважно, что это было, оно оказалось эффективным. Состояние Азы ухудшалось, однако теперь гораздо медленнее. Согласно всем медицинским заключениям, лёгкие, что едва справлялись с доставкой кислорода в кровоток, должны были её убить, а действия Греты, в чём бы они ни заключались, спасли. С тех пор лекарство стало неизменной частью дневного рациона Азы. Несмотря на абсолютную незаконность.

В какой-то мере это единственный большой секрет, который мне доводилось хранить от Азы. Её мама просила не говорить. Она хотела продолжить работу над препаратом, и если б такое всплыло – её бы арестовали. Знать что-то, чего не знает Аза, казалось очень неправильным…

В любом случае она умерла.

Я смотрю на потолок и пытаюсь представить, что происходит с человеком, когда он умирает. Погибнуть = разделиться. Всё, что было тобой, всё, что было ею – разлетается на части, взрывается. Рассеивается вокруг.

Утро. Похороны. Солнцезащитные очки. Костюм.

Кэрол всё проконтролировала, и в такой одежде я чувствую себя чучелом. Рукава странно свободные, и это, видимо, означает, что размер подходящий. Я привык к дедушкиному пиджаку, который ношу со всем подряд. Он достался мне от отца, и пусть я не знал отца, даже не представляю, кем он был, мамы передали мне пиджак. В нём около тысячи беспорядочно разбросанных карманов. На каждом вышит крошечный ярлык, сообщающий, что здесь должно находиться. Есть карманы с надписями «опалы», «камертон», «пули». Мой дед был либо Джеймсом Бондом, либо коммивояжером.

Я бы в жизни не надел на похороны Азы костюм, разве что тот, который мне запретили надевать.

Я не спокоен. Я не готов. И всё же сажусь в машину, на пассажирском сиденье пристёгнут мешок с вещами. Место Азы.

Переодеваюсь в школьном туалете. Затем, после первого звонка, иду в класс мистера Гримма и сажусь.

Все пялятся. Целая комната выбранных родителями чёрных платьев, чёрных колготок, чёрных костюмов и отглаженных рубашек и галстуков.