Ирина Чернова - Храни нас пуще всех печалей

- Ваше сиятельство, - осторожно вклинился Башель. - Может, ее все же лучше отвести наверх? В старую караулку? Засов там хороший, на окне решетки и сбежать оттуда невозможно.

- Нет, Башель. Сегодня она останется в камере по соседству. Брось туда ее тряпки, ей хватит. Если она будет стараться, то потом разрешу держать ее наверху.

- Как вам будет угодно, сьер граф, - Башель поклонился. - Я могу идти за водой?

- Да, пошли отсюда. От этих заключенных отвратительно пахнет, - брезгливо бросил хозяин замка через плечо.

Закрылась толстая дверь, зашуршал засов на той стороне и в камере воцарилась тишина, прерываемая только дыханием двоих людей. Узник напротив не подавал никаких признаков жизни, скорее всего, он был без сознания. Что такое моя разовая боль по сравнению с тем, что пришлось вынести ему? Надо хоть подойти да посмотреть, может, он очнется? Вообще я была уверена, что как только мы останемся одни, мужчина захочет посмотреть, кого сюда привели и поднимет голову, но мои надежды не оправдались. Он на самом деле был без памяти и не реагировал ни на какие звуки. Сволочной граф запытал его до полусмерти, а теперь очухался и решил действовать другими средствами?

Морщась и постанывая от жгущей боли в животе, я обошла вокруг узника, рассматривая его со всех сторон. Хорошо, что в камере факелы, в их неровном свете следы от пыток не так заметны, как при дневном. Про вонь я уже не говорю - раз он тут прикован, то ни на какую парашу его не водят и смердеж стоит ужасный. Умереть вот так, в собственном дерьме в замковых подвалах своего врага - для любого человека жуткий позор, а в эту эпоху и подавно. Ну, мыть мне его нечем, да и не поможет это. Поговорить попробовать?

- Сьер...- я тронула мужчину за прикованную руку. - Сьер, простите...

Никакой реакции, даже не вздрогнул. Где-то я читала, что человеческий организм сам может регулировать количество внешней информации, и когда наступает предел его возможностей, то попросту отключается, чтобы не было перегрузок. Так происходит, когда мы теряем сознание от сильной боли - без этого благодатного явления не выдержало бы сердце. Скорее всего, здесь та же картина - надо было спросить графа или Башеля, давно ли узник находится в этом состоянии? Я не Берта, я вообще не ведьма и я ничего не умею в этом мире, даже правильно держать меч, чтобы защитить свою жизнь. Берта смогла бы понять, как можно заставить этого мужчину выполнить требования графа, но что могу сделать я? Пока только поговорить, может, мы вместе с ним найдем выход из положения?

Я присела рядом с узником, стараясь не замечать ужасающую вонь от него. В конце концов он не виноват в своем положении и здесь находится не по своей вине. Это только в голливудских фильмах тюремные камеры вымыты с шампунем, а заключенные ходят в декоративных кандалах с элегантными прическами. Жизнь страшнее и проще, господа...

- Сьер, вы слышите меня? - еще раз потрясла за руку. - Сьер, прошу вас, очнитесь! Сьер, вы живы?

Никакой реакции, скорее всего он даже не чувствует моих прикосновений и не слышит меня. Но ничего другого не оставалось, как пытаться вывести его из забытья и я старалась изо всех сил - трясла его за плечи, дергала за ноги, теребила за щиколотки, поднимала голову и хлопала по щекам. Ничего не получается...умирает, что ли?

Башель принес мне кувшин воды, половину которого я тут же выпила. Пропала хрипота и каркающие звуки, стало легче дышать и можно сглотнуть слюну. До этого даже язык был сухой, как у кошки... Башель сел на лежанку, покрытую старой соломой, снял кирасу и расстегнул колет. Кажется, эти толстые жилеты называются именно так.

- Что ты собираешься делать? - вопрос прозвучал без издевки, даже уловились нотки сочувствия.

- Пока не знаю, - горестно вздохнула я. - Он без памяти, ни на что не реагирует. Давно он в этом состоянии?

- Какая тебе разница? Разве это на что-то влияет? - в голосе опять появилась настороженность.

- Я пытаюсь понять его состояние. Чтобы сделать то, о чем просит граф, я должна знать состояние этого человека. Если он умирает, то его сознание не работает и его можно резать на куски, но ничего не добиться. Если же он в забытье только потому, что ему долго не давали воды или пытали, то есть надежда вернуть его в этот мир и...сделать желаемое. По-другому не получится никак.

Я пыталась выиграть хоть немного времени, а заодно и понять, что делали с этим человеком. Надежда всегда умирает последней, особенно когда речь идет о собственной жизни, а граф играл на этой струне весьма убедительно. Жить мне хотелось даже в этом жутком мире.

Башель подошел к узнику, поднял ему голову и оттянул веко. Приложил пальцы к шее, к груди, ткнул в живот и пнул сапогом в бок.

- Не умирает еще, можешь быть спокойна. В таком состоянии он еще пару недель проживет. Воды можешь дать, но немного, и так все обделал.

Пытать до такой степени не надо было, тогда бы и не обделал все! Но озвучивать эту мысль я не стала, достаточно и того, что ко мне Башель испытывает хоть малейшее сочувствие, а в этих казематах не знаешь, на что можно рассчитывать. Вдруг это окажется хоть примитивный, но козырь?

Башель опять сел на лежанку, твердо намереваясь наблюдать за процессом лишения воли. Плохо, так бы я попыталась еще раз привести в чувство неизвестного узника, но делать это на глазах соглядатая не хотелось. Попробуем сделать так, чтобы охраннику стало неинтересно и он ушел, а для этого будем просто сидеть и делать умный вид. Как там наши йоги медитируют? В ход пошел плащ, чтобы не замерз зад на каменном полу, узел с оставшимися тряпками сзади под поясницу, сядем в позу лотоса и будем думать, что делать дальше.

Дальше было ожидание, когда Башелю надоест сидеть в вонючей камере и он пойдет проветриться. Сквозь закрытые глаза не проникало никакого света, думалось вяло и плохо. Постепенно наползала дремота, слышались отдаленные голоса, перед внутренним взором возникали цветные сполохи и яркие капли. На лежанке запыхтел Башель, возвращая к поганой реальности. Судя звукам, он то ли лег, то ли просто переменил позу, но никуда не ушел. Вот зараза какая! Опять сознание стало уплывать, надвигались неясные звуки и возникали цветные сполохи. Я ассоциировала себя с одним, болтающимся на вершине небольшого холма. Я-сполох устал там держаться и медленно поплыл вниз, пристраиваясь в поток прозрачного ветра. Этот ветер был скорее некой субстанцией типа плотного газа, который сгруппировался в плотное облачко и не давал мне упасть. Облачко покачалось и поплыло...здесь не было света, была только серая мгла, но в ней со всех сторон изредка вспыхивали яркие и не очень искры. Почему-то я была уверена, что мне надо именно туда, к той редко вспыхивающей тусклым огоньком точке. Постепенно точка приближалась и в серой мгле уже было хорошо видно, что она превращается в темный шар на фоне тусклого света. Шар напоминал солнце в момент затмения, когда остается только золотистая корона. Шар был живой, но не хотел светиться, все свечение было заперто у него внутри. Это было плохо, шары должны быть яркими и я протянула от себя длинную тонкую нитку к темному шару. По его поверхности пробежали волны, нитка прошла сквозь темную мертвеющую оболочку и по ней весело побежали крохотные яркие сполохи, переливающиеся всеми цветами радуги. Шар все еще оставался темным, но вокруг точки, где в него ушла светящаяся нитка, уже разливалось светлеющее пятно. Шар начинал оживать...