Сладкий уголок в другом мире - Аурелия Шедоу
А сама создательница стояла, наблюдая, как свет канделябров играет на золотых прожилках ее творения, и понимала — это не просто торт. Это была ее жизнь, запечатленная во вкусах и текстурах, готовая к новому витку истории.
Когда имя победителя прозвучало под сводами Королевской академии, зал взорвался овациями, сотрясая витражи с изображениями древних пиров. Но для Алисы весь этот шум превратился в далекое эхо — она видела только то, что происходило в первом ряду:
Старый Бернард, чей знаменитый колпак с колокольчиками впервые за сорок лет соревнований оказался в его дрожащих руках. Его поклон был настолько глубоким, что серебряные пряди волос, коснулись мраморного пола. "Ты напекла правды", — прошептал он, и колокольчики на его снятом головном уборе зазвенели, будто смеясь над всеми прежними насмешками.
Мадам Элоиз, чей позолоченный шпатель — семейная реликвия трех поколений кондитеров — теперь лежал перед Алисой. "Он должен принадлежать настоящему мастеру", — сказала она, и впервые за все время в ее голосе не было и тени высокомерия, только чистое профессиональное признание.
И... единственная слеза, скатившаяся по невозмутимому лицу королевы Алианы. Та самая слеза, в которой отражались все бессонные ночи, все сожженные пироги, все отчаяние и надежды — вся цена этой победы. Их взгляды встретились, и в этот момент клеймо-крендель на ладони Алисы слабо заныло, будто отзываясь на прикосновение королевского медальона.
На банкете, среди блеска хрустальных бокалов и переливчатого смеха знати, Эдриан ловко увел Алису через потайную дверь на лунный балкон. Здесь, в тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев королевского сада, он достал маленькую коробочку из темного дерева, на крышке которой был вырезан тот самый крендель.
"Открой", — прошептал он, и его голос дрожал сильнее, чем в тот день, когда они впервые встретились у пекарни.
Внутри, на бархатной подушке, лежали:
Две вишневые косточки, тщательно отполированные временем и заботливыми руками. На одной тончайшая резьба изображала букву "А", на другой — "Э". Между ними — едва заметная трещинка, словно соединяющая их в единое целое.
"Когда-нибудь, — сказал Эдриан, целуя ее ладонь точно над клеймом-кренделем, и его губы были теплыми, как свежий хлеб из печи, — мы прорастим их вместе. И они станут деревьями, под которыми будут играть наши внуки."
А вдалеке, за извилистой рекой, в маленькой пекарне на Рыбном переулке, где пахло корицей и детством, Гаррет поднял кружку яблочного сидра, в котором отражались огни праздничного города:
"За нашу девочку! — его голос, обычно такой грубый, дрожал. — Она сделала это!"
Глава 19. «Ревность и крем»
После триумфа на конкурсе королевский двор раскрылся перед Алисой как изысканный, но коварный десерт — прекрасный внешне, но полный неожиданных вкусовых сочетаний. Её новые покои в западном крыле дворца, дарованные королевой, были куда просторнее пекарни Гаррета, но куда менее уютными.
Каждое утро начиналось одинаково. Солнечные лучи, проникая через витражное окно с изображением "Пира богов", рассыпались по каменному полу мозаикой из цветных пятен. Алиса, проснувшись, первым делом проводила пальцами по этим световым узорам, мысленно представляя, как могла бы воссоздать их в глазури. Тончайшие переходы от янтарного к рубиновому, едва уловимые прожилки изумрудного...
"Мадемуазель, вам письмо," — служанка Мариэтта (приставленная королевой и, несомненно, докладывавшая ей обо всем) почтительно склонила голову, подавая серебряный поднос. На нём лежал конверт из плотной бумаги с золотым тиснением, запечатанный тёмно-бордовым воском с оттиском герба дома Монтескью — стилизованной орхидеи, обвивающей меч.
Алиса вздохнула — уже пятое письмо за неделю. Первое она проигнорировала. На второе ответила вежливым, но холодным посланием. Третье и четвертое даже не распечатывала. Но граф Лукас де Монтескью, похоже, не понимал намёков.
Разломав печать (намеренно неаккуратно, чтобы показать своё пренебрежение), она развернула пергамент. Духи, которыми было пропитано письмо, заставили её чихнуть — слишком сладкий, навязчивый аромат, смесь жасмина и чего-то экзотического.
"Прекраснейшая мадемуазель,
Не смею надеяться на ответ после моего настойчивого молчания, но осмелюсь пригласить Вас на банкет в честь победителей конкурса..."
Дальше шли изысканные комплименты её таланту, тонко вплетённые в текст так, что отказаться было бы невежливо. Королева, заставшая её за чтением, лишь покачала головой:
"Монтескью? Хорошая партия. Но..." — её глаза блеснули, — "...слишком уж старателен в своём восхищении. Будь осторожна — его семья имеет виды на слияние с королевской кровью."
Банкет во дворце герцога де Ваньи стал для Алисы испытанием куда более сложным, чем любой кулинарный конкурс.
Зал сиял как драгоценный камень — хрустальные люстры с сотнями свечей отражались в полированных мраморных полах, создавая иллюзию бесконечного пространства. Гости в шитых золотом камзолах и платьях с турнюрами медленно двигались по залу, словно фигуры в изысканном механизме.
Алиса стояла у фонтана с шампанским (настоящим, не местным напитком, а привезённым из-за моря специально для этого вечера), чувствуя себя белой вороной в своём платье цвета вишнёвого варенья — подарке королевы. Ткань, переливавшаяся от насыщенного бордового до почти прозрачного розового, была прекрасна, но не могла скрыть её происхождения — в каждом жесте, в каждом взгляде читалась простолюдинка.
"Прекраснейшая из жемчужин нашего королевства," — голос за спиной заставил её вздрогнуть.
Граф Лукас де Монтескью поклонился с такой грацией, что это граничило с театральностью. Его золотистые локоны, уложенные с тщательностью ювелирного изделия, упали на высокий лоб. Камзол из серебристого шелка, расшитый тончайшими нитями, подчёркивал широкие плечи и узкую талию.
"Позвольте преподнести вам скромный дар в знак восхищения вашим талантом," — его голос звучал как тёплый мёд, слишком сладкий, слишком... рассчитанный.
Из внутреннего кармана он извлек маленькую шкатулку из чёрного дерева. Внутри, на бархатной подушке цвета спелой сливы, лежали три стручка ванили необычной формы — более толстые и короткие, чем обычные, с едва уловимым голубоватым отливом.
"Ванильные орхидеи с моих плантаций на Южных островах," — он наблюдал за её реакцией как кот за мышкой. "Особый сорт — цветёт лишь раз в пять лет. Говорят, их аромат способен вдохновлять на чудеса."
Алиса невольно потянулась к экзотическим стручкам — таких она не видела даже в тайных запасах королевы. Пальцы графа "случайно" коснулись её ладони — прикосновение было лёгким, но намеренным, как удар шпагой в фехтовальном поединке.
В этот момент воздух вокруг словно сгустился. Из-за колонн, сливаясь с тенью, появился Эдриан. Его тёмно-синий камзол (цвета ночи перед грозой) почти не отражал свет, делая фигуру едва различимой на фоне праздничной толпы. Но глаза... Серые, как зимнее море перед штормом, они горели холодным огнём, не отрываясь от руки
