Безымянные боги - Иван Жеребилов
Скоро жилые дома остались позади, потянулись лабазы, амбары, потом торговые ряды в которых, несмотря на раннее время уже кипела торговля, кроме воинов в посаде устроились и охотные артели, которые били, и мясо, и пушнину, а где охотники, там и кожемякам, и скорнякам дело найдётся, была в посаде и рыбацкая артель, и крестьяне из окрестных деревень привозили всякого. Так что торговать есть чем. Гул и крик над рядами стоял просто невообразимый, словно не крохотный торг на окраине посада, а столичная ярмарка. Покупатели и купцы торговались, ругались, а кое-где даже за бороды и за грудки друг друга таскали, но все одинаково расступались, завидев богатыря с бляхой десятника на груди.
Ждан на торговый люд внимания не обращал, шагал себе, всё пытаясь сообразить, с чего и с кого начать поиски, и только когда взгляд зацепился за очередных кричащих и размахивающих друг перед другом руками спорщиков, наконец-то понял. Даже чуть было не хлопнул себя по лбу, но вовремя спохватился. Негоже ему, служилому человеку, руками посреди торга размахивать.
А начнёт он с собственного десятка.
Глупо?
Может, и глупо, только начинать с чего-то надо. А самый простой способ что-то выведать — просто спросить. Может, из десятка сболтнул кто-то лишнего. За себя Ждан мог точно сказать, что никому ничего о службе не рассказывал, даже Сияне, хотя точно знал, что дальше неё слова не уйдут. А вот у других лучше бы вызнать. Насколько ему было известно, Вячко и Любима, которые на рогатины волкодлаков брали, тоже десятниками отправили в Вежу, до них никак не добраться. С другой стороны, точно можно быть спокойным, что никто из них пакости не сотворит, остаются только Лан, Пятой да Томица. Лану с Томицей больше других досталось, так что их в стражу, пока определили, на стены, а Пятого, к десятку разведчиков Уйки прикрепили.
Это не очень хорошо. Уйка сам из боярских детей, и со Жданом они крепко не поладили, вечно соревновались во всём. Боярский сын почти никогда не уступал несмотря на разницу в силе и росте. Вот прознает, что Ждан у его человека что-то выпытывать начал, пусть и товарища бывшего, так ни за что не спустит.
Получается Пятого напоследок оставить надо. А сегодня-завтра разыскать Томицу, с ним Ждан лучше всего ладил.
Настроение немного исправилось, Ждан даже на радостях купил за полушку [1]калач, чтобы отметить подвижки в поисках.
Торговые ряды скоро закончились и снова потянулись амбары, загоны для скота, уже открывшиеся мастерские. Дальше от торга он свернул к окольному городу, где в основном и жил служилый люд.
Отыскать сотника Военега, под началом которого он служил ещё в прежнем десятке, удалось не сразу, тот ругался возле дружинной кузни со здоровенным кузнецом Дарёном, по прозвищу Клещ. Маленький, круглый сотник скакал вокруг скукожившегося бородатого детины, который при желании, пожалуй, мог вколотить его в землю по самые уши и орал:
— Ты чего тут удумал?! Решил всю крепость разорить?! Отвечай, хвост собачий!
Клещ что-то смущённо бормотал, потупив взор, и даже не помышлял о том, чтобы дать отпор. Такое поведение злило сотника ещё больше, так что в итоге, он сцапал кузнеца за ворот рубахи, рванул на себя и прошипел:
— Ещё раз вздумаешь дружинные подковы крестьянским лошадям ставить за моей спиной, я тебя на мелкие кусочки поломаю, да так, что уже обратно не соберёшься. Уразумел?
Кузнец согласно закивал, а Военег зло сплюнул и повернулся к Ждану, которому едва ли доставал ростом до груди.
— Чего тебе? — прорычал он, глядя снизу-вверх, но отчего-то Ждан, вместо того, чтобы почувствовать превосходство над этим толстым коротышкой, захотел вдруг сжаться и стать невидимым.
Военег славился крутым нравом и бесстрашием. К тому же был очень умелым воином, что с его телосложением никак не вязалось. Сотня, которой он командовал, была одной из лучших в крепости и спуску никому не давали, от отрока до десятника. Себя Военег тоже не жалел, ни в бою, ни в учении. А рост… многие жестоко поплатились за то, что не принимали толстяка всерьёз. Он выходил один против троих уже опытных воинов и чаще всего выходил совсем не битым, тогда как противники лежали в пыли без памяти, а уж об отроках и говорить нечего. По первой подростки-чудь смеялись над маленьким ростом обычных воинов, но быстро усвоили, что на одну силу полагаться не стоило, а в случае с полусотником такое легкомыслие могло закончится увечьем глупого отрока.
Так что, Ждан изо всех сил старался не сказать чего-то лишнего, а уж тем паче сделать.
— Господин полусотник, назначен десятником над отроками.
— А, эти… — Военег скривился, будто от зубной боли. — Поздравляю, Ждан... Подкинули тебе забот.
Ждан слушал молча, пожирая полусотника глазами.
— Чего молчишь? Опростался, что ли?
— Никак нет.
— А что тогда?
— Думаю, как заботы решать.
Военег опять покривился, но рычать не стал, а ткнул пальцем в грудь бывшему отроку:
— Ты не думай, ты командуй. И помни, что при обучении, один пинок понятнее десяти слов. Тебе самому ясно или примеры нужны?
— Ясно, господин полусотник!
— А если ясно, то иди принимай десяток. Они тебя уже ждут возле общего дома.
Десяток его разочаровал — все какие-то тощие, сутулые, с совсем ещё детскими перекошенными злыми лицами. Мало того что на Ждана волками смотрят, так ещё и друг на друга недобро косятся. Даже предположить трудно, где их держали всё это время. Вроде бы должны были учить грамоте, силу да ловкость развивать: бегать, прыгать, на кулаках биться. Да уж. Вон у того справа знатный фингал под глазом, сразу видно мастера кулачного боя. В общем, не десяток, а сброд настоящий, даром что из чуди… Видно собрали Ждану самых убогих, будут смотреть из-за угла да потешаться.
— Здорово, отроки! — гаркнул Ждан, как это обычно делал по утрам Злобыня. Старый десяток всегда отзывался дружным рёвом, но тут совсем не так пошло.
—
