ПВТ. Тамам Шуд (СИ) - Евгения Ульяничева
Вот такие они, Хангары, растерянно удивился РамРай.
— Огонь!
Огонь, подумал РамРай.
И стал огнем.
Огненным морским шелком.
Позвоночник, ребра стянуло болью, когда аммонес, подчиняясь закрепленному приказом намерению, рванул из него силы. Из горла морского рога, из нутра, знавшего глубокую соль моря, выстрелили тончайшие нити, на лету обрастая нежным пухом огня. Хитро заплелись с нитями других рогов в мощную сияющую птицу и упали на врага. РамРай почувствовал, как забилась под ним-ними добыча — живая, золотая, солнечная и соленая.
Прочие обтекли, обогнули, продолжая движение. То тут, то там распускались один за другим огнецветы, разворачивали листья, жалили противника. Падали новые птицы. Воздух раскалился. Соприкасаясь листьями, цветы вспыхивали, скручивались в вихри, в огненные столбы…
А потом увидел-почувствовал, как те, другие, схлестнулись с их пехотой. Надо было отходить. Бить, рискуя поразить своих, он не имел права.
Отодвинулся, преодолевая рвотные спазмы, вытащил изо рта тонкий корень-проводок, тут же спрятавшийся в горле пушки. Огладил ее, постепенно возвращая себе зрение. Горло, кожа — все горело от жары. Страшно хотелось пить.
Но первым делом… Вместе с боковыми, в шесть руки, вытащил аммонес из грунта. Отступили. Таких огнестрелов было немного, слишком трудно их было добывать, доращивать, готовить под сопряженную работу с человеком.
Говорили, что валентность аммонес неслыханная, вполне готовая спорить даже с силой шмелей.
РамРай благодарно принял из рук сослуживца флягу, сделал несколько жадных глотков. Спина еще ныла.
— Как там? — перед глазами еще плыли круги.
— Жарко, — хмуро отозвался боковой, мелкий парень Эриас, — эти… Хангары прут люто. Там бивни Князя в основном держат.
Личная гвардия Князя была вымуштрована и зла. Исходом им был Хом Пепла, к ростям своим неласковый. Оттуда приходили сильные люди, способные к оружию. Дарий располагал не самой большой личной гвардией, но зато люди там были — один к одному.
Кому, как не им, подумал РамРай, малодушно косясь на тяжи. Они свою работу сделали.
Долго размышлять не пришлось. Их закинули в тяжи, в обнимку с пушками, отправили дальше. РамРай вывернул шею, разглядывая долину. Раньше, помнил он, здесь были олива и виноград.
Тихий Хом, Хом Оливы. Не придумать лучшего места для обязательной службы. У РамРая и в мыслях не было бежать военной обязанности; все знали, какие льготы Башня полагает отслужившим, как весело глядят на бравых парней девушки, как гордятся родители, как благосклонны работодатели.
Теперь все огонь и кровь. Все уйдет в землю, подумал РамРай.
Глава 11
Как пребывание в базовой, земной форме было плоско и едва терпимо Еремии, так жизнь в Луте наполняла ее сияющей радостью. Она была истиннокровным его созданием. Чистым воплощением.
Восторженно закричала, когда другие, с другой корабеллы, не сдержали гнева и пошли в атаку. Верила своим людям и верила в них. Не рождался еще капитан лучше ее капитана.
Схлестнулись. Еремия знала каждого, как знает рыба воду, а птица высоту.
Они пришли за корабеллами.
Волоха отбросил от себя противника, развернулся, вставая хребет к хребту с цыганом. Дятел в горячке боя сбрасывал человечность, как змея старую кожу, но своих с чужими ни разу не путал.
— Быстро прознали, — коротко поделился русый. — Кто-то точно все просчитал.
— Рыжий-ржавый, гаджо, больше некому.
— Корабелла не под Башней ходит. Клеймо чужинское.
Дятел не отвечал. Отвлекся. Замолк и Волоха.
Чувствовали они друг друга страшно, до безупречной сшивки, высшей планки. Когда вставали рука об руку, плечом к плечу — единым зверем делались.
Горан.
Чужие схлынули, точно море воды оттянуло.
Начали осторожничать.
И Мусин, и Руслан, и Иночевский — не жалели. Одна Медяна еще старалась беречь, но то по слабой руке, по неопытности, по малой валентности. И пришлые это понимали.
— Всех порежем или оставить кого на труху, на тягу? — хрипло справился Дятел, утирая рукавом скулу.
И рукав был в крови, и лицо, и волосы, от того только краснее щека сделалась.
— Одного живого возьмем, — отозвался русый.
Оглядел рысьими пристальными глазами оставшихся. Еремия повела боками, как крыльями, легко отвалила от чуждой корабеллы, сбрасывая абордажных прилипал.
— Слыхали капитана?! Резать!
Медяна только глухо охнула, когда Еремия круто завернула, мешая врагам сосредоточиться. Свои, знавшие ухватки подруги, укрепились на ногах. Медяну подцепил Руслан, не дал растянуться. Улыбнулся зубами, мигнул глазом.
— Держись, девка!
И Медяна держалась.
Даже лицом не дрогнула, когда Мусин рядом зацепил кхопешем человеку горло, поддел на плечо да перебросил в Лут, еще живого. Даже не вскрикнула, когда гибкий, точно угорь, Иночевский, ушел от тяжелого удара, но пропустил легкий, скользящий, в бедро. Ответил на обиду — горячая струна живого цвета вошла противнику под ребро, со спины вышла. Исчезла, и кольца пригасли.
Тесно стало на живой спине корабеллы. Горячо, жарко, красно.
В сторону капитана и старпома Медяна старалась не смотреть. Мельница из лезвий, и та была милосерднее.
Оставшихся поставили на колени.
— Видно, младенцев ты жертвуешь Луту, коль так ему любезен, — сказал плененный.
Один глаз у него закрылся от удара, второй глядел строго, бесстрашно. Такой ничего не расскажет, понял для себя Волоха. Смерти не боялся.
— Я ему жертвую всего себя, — откликнулся весело. — И этого вполне достаточно.
Дятел за его спиной вопросительно шевельнулся, но Волоха поднял руку, запрещая казнить.
— Под кем ходишь, храбрец?
— Много за мной лихих дел числится, а предателем сроду не был.
— А жизнь оставлю?
— Жизнь в бесчестье не жизнь. Но коли отпустишь моих людей живыми, меня себе оставишь, тогда правду скажу.
— Достойно, — признал Волоха. — Но отпустить не могу, вы первыми поперек встали, первыми ударили. Какая слава пойдет, если я помилосердствую?
Поднял револьвер, выстрелил в упрямый лоб, между глазами.
Вскрикнул тут один из пленных, подался из строя.
— Мне! Мне жизнь! Поклянись, что жизнь оставишь, все скажу!
Дятел рассмеялся хриплым басом, криво усмехнулись остальные.
— Жизнь оставлю. Отпущу, — сказал Волоха, переждав смех, как порыв ветра. — Говори смело.
И пленник заговорил, горячо проглатывая слова.
Говорил, что ходит корабелла под рукой некой Девы, во всякую пору носящей личину, и что дева та весьма проворна. Не была она игроком Ведуты, не была шанти Тренкадиса, но масть забрала высокую. Пленник поведал, что прибился к команде не так давно, в русле срочного добора — текучка, пояснял рекрутер в едальне при портовой воронке, обновление состава. Задачу им поставили простую. Взять Еремию, целиком захватить и под уздцы привезти, как лошадь ко двору.
И больше ничего не знал.
Дятел поскреб в затылке.
— Ну? Прибить сучонка или еще потрясти, авось разматрешится на новые подробности?
