Терри Брукс - Меч Шаннары

Внезапно дневное небо почернело, и над армиями сгустилась неестественная тишина. Откуда-то из горящего города до Мениона ясно донесся слабый детский крик. Даэль, стоящий чуть левее, ощутил, как с тихим шепотом, подобным вздоху, исчезает холодный северный ветер. Громадные тролли выстраивали перед ними свои порядки, небрежно помахивая чудовищными булавами; затем они единой группой двинулись вперед. Посередине моста последняя линия обороны готовилась отразить натиск северян.

Стоя на возвышенности к западу от города, Флик Омсфорд и маленький отряд конных эльфов беспомощно наблюдали за разрушением Тирсиса. Стоя между Эвентином и Джен Лин Сандором, и глядя, как орды исполинской армии Севера, не встречая сопротивления, рвутся в проломленные ворота Внешней Стены, юноша чувствовал, как гаснет его последняя надежда. Оборона города рухнула. Он в ужасе глядел на черные силуэты Носителей Черепа, гордо парящих над наступающим воинством, раскинув в темнеющем небе свои огромные крылья. Случилось самое страшное, что только предвидел Алланон. Повелитель Колдунов победил.

Затем всадник слева от него резко вскрикнул, и Эвентин торопливо тронул своего коня, нетерпеливо оттолкнув юношу в сторону. На пустынных просторах бескрайней равнины, во многих милях к западу, на серой полоске горизонта появилась смутная темная черта. Издалека донесся низкий стук грохочущих копыт, тающий в реве бешеного боя, кипящего в городе.

Темная черта быстро росла и вскоре превратилась в полки всадников, тысячи коней, яркие знамена и сверкающие железные копья. Громкое и чистое пение боевого рога возвестило об их приближении. Среди эльфов раздались радостные возгласы; огромное воинство всадников мчалось по равнине, с головокружительной скоростью направляясь к Тирсису. Заметив их приближение, арьергард армии Севера уже начал смыкать ряды, готовясь встретить надвигающуюся бурю. То летела через равнины эльфийская армия — на помощь защитникам Тирсиса, на помощь народам трех земель, на помощь всему человечеству и тому, что оно ценой своей крови отстояло в веках. Но, судя по всему, было уже слишком поздно.

Глава 33

Одним плавным беззвучным движением Шеа вытащил древний клинок из его потертых ножен. В слабом свете факелов металл блеснул тусклым синеватым отсветом; его железная поверхность выглядела безупречно гладкой, словно легендарный Меч не знал еще ни одной битвы. Он оказался неожиданно легким: тонкий уравновешенный клинок, выкованный мастером оружейного искусства, рукоять со знакомой четкой гравировкой — поднятая рука, держащая пылающий факел. Шеа настороженно поднял оружие, бросил быстрый взгляд на Панамона Крила и Кельцета, ища у них поддержки, внезапно испугавшись того, что предстояло ему. Его угрюмые товарищи стояли неподвижно, лица их были пусты и бесстрастны. Он крепко стиснул Меч обеими руками, резко взмахнул клинком и направил его вверх. Ладони его покрылись обильным потом, и он чувствовал, как во мраке камеры леденеет его тело. В стороне от него что-то слабо закопошилось, и с уст Орл Фейна сорвался тихий стон. Текли секунды. Шеа ощущал, как выпуклое изображение на рукояти вдавливает ладонь его напряженной руки. Ничего не происходило.

‡В сером неверном свете пустой каверны у вершины Горы Черепа темные воды каменной чаши были спокойны и неподвижны. Сила, именующая себя Повелителем Колдунов, дремала‡ Внезапно Меч Шаннары в руках Шеа потеплел, из глубины темного железа в ладони ошеломленному юноше хлынула волна странного, пульсирующего жара и исчезла. Изумленный, он быстро попятился и чуть опустил клинок. В следующий миг неожиданное тепло сменилось резким покалыванием в тех местах, где его руки касались оружия. Ему не было больно, но внезапность этого ощущения заставила его машинально поморщиться и напрячься. ОН инстинктивно попытался выпустить Меч из рук; к своему ужасу, он обнаружил, что не может этого сделать. Что-то проникло в самую глубину его души и не позволяло так поступить, заставляя его руки крепко обхватывать древнюю рукоять.

Покалывание пробежало по всему его телу, и теперь он ощутил обратный поток энергии, увлекающий за собой его жизненную силу, втягивающий ее в холодный металл Меча, и оружие стало частью его тела. Позолота, покрывающая узорную рукоять, раскрошилась под пальцами юноши, и рукоять сверкнула полированным серебром, пронизанным красноватыми прожилками света, сияющими и извивающимися в металле подобно живым созданиям. Шеа почувствовал, как начинает пробуждаться нечто, нечто, принадлежащее ему, но все же чуждое всему, что он знал раньше. Эта сила затягивала его, мягко, но неотвратимо, увлекая все глубже в себя.

В нескольких шагах от него Кельцет и Панамон Крил с растущей тревогой смотрели, как юноша постепенно погружается в транс, веки его тяжело опускаются, дыхание становится медленнее, как он застывает статуей в тусклом факельном освещении камеры. Меч Шаннары он обеими руками держал перед собой, подняв и нацелив клинок вверх; гладкая серебряная рукоять ярко сверкала. Мгновение Панамон обдумывал, не стоит ли взять парня за плечи и хорошенько тряхнуть, но что-то удержало его. Орл Фейн выбрался из тени и пополз по гладким камням к своему бесценному мечу. Мгновение Панамон помедлил, затем грубым пинком отшвырнул его обратно.

Шеа чувствовал, как его затягивает все глубже, словно кусок дерева в водовороте. Все вокруг него начало тускнеть. Первыми пропали стены, пол и потолок каменной комнатки, за ними — хнычущий и скулящий Орл Фейн; наконец растаяли даже гранитные фигуры Панамона и Кельцета. Странное течение захлестнуло его, и он обнаружил, что не в силах бороться с ним. Его медленно затягивало в самые глубокие бездны своего существа, пока вокруг не остался только мрак.

‡В глубине пещеры у вершины одинокой мертвой головы, по неподвижной воде чаши пробежала мгновенная рябь, и из укрытий в каменных стенах поползли напуганные, искалеченные создания, служащие Хозяину. Повелитель Колдунов начинал пробуждаться от своего неспокойного сна‡ В глубине водоворота чувств и понятий, составляющих его самое глубинное «я», носитель Меча Шаннары лицом к лицу встретился с самим собой. На миг его охватил хаос размытых впечатлений; затем течение словно повернуло вспять и понесло его в совершенно ином направлении. Перед ним громоздились образы и впечатления. Внезапно брошенные ему в глаза, весь мир, где он родился и жил, все прошлое и будущее разом открылись ему, не искаженные бережно взращенными иллюзиями, и он увидел истину существования человека во всей ее прямоте. Любимые мечты более не украшали открывшуюся ему жизнь, красивые фантазии не скрывали жестокости ее ничем не обусловленных трагедий, ложные надежды не смягчали суровости суждений. И среди этих безграничных пространств мира он увидел себя, жалкую, еле заметную искорку скоротечной жизни, которая была им.