Ричард Адамс - Шардик

— Нам следует вернуться к тугинде. Отправить посыльного на Квизо и помочь ей подготовиться к путешествию. И еще Анкрей — надо ведь и о нем позаботиться. Но бедный мальчик, что лежит там в сарае…

— Он убийца.

— Знаю. И ты хочешь его убить?

— Нет.

— Конечно, мне проще, чем вам, простить Горлана: меня ведь там не было. Но он тоже был рабом, верно? Полагаю, у него никого нет на всем белом свете?

— Он такой не один. В рабство продают нелюбимых и никому не нужных, знаешь ли.

— Знаю.

— И я тоже, тоже должен был знать. Господи, прости меня! О господи, прости!

— Тсс… — Мелатиса приложила палец к его губам. — Воссозданные для его цели… Кажется, я наконец начинаю понимать.

На лестнице раздались шаги Дирионы, и Мелатиса вскочила с кровати, наклонилась и быстро поцеловала Кельдерека в губы. Все еще не отпуская ее руку, он спросил:

— Так что нам делать дальше?

— Ах, Кельдерек! Милый мой Кельдерек! Ну сколько же повторять? Бог укажет, укажет, укажет нам, что делать дальше!

Назавтра раны снова воспалились и заболели, и Кельдерек весь день пролежал в жару. Однако уже на следующее утро он чувствовал себя вполне сносно и сидел на галерее, держа руку в шайке с теплым травяным отваром и глядя на озаренную солнцем реку. Травяной аромат мешался с запахом дыма от очага Дирионы. На берегу внизу шутливо возились и толкались мальцы, расстилающие сети для просушки. Когда Мелатиса заканчивала перевязывать руку, на дальнем конце деревни вдруг грянули приветственные крики. Разновидностей таких криков существует столько же, сколько разновидностей детского плача, и по их звучанию легко угадать, важный повод или незначительный, серьезный или потешный. Сейчас раздавались крики не насмешливо-презрительные, не одобрительные, какими выражают уважение товарищу или славному воину, и не просто радостные, но исполненные глубокого ликования и торжества, какое охватывает душу, когда сбывается давняя страстная надежда и наступает бесконечное облегчение. Переглянувшись с Кельдереком, Мелатиса подошла к лестнице и позвала Дириону. Крики нарастали, раскатывались все шире по деревне; до слуха доносился топот бегущих ног и возбужденные голоса, что-то вопящие на йельдашейском. Мелатиса сошла вниз и громко окликнула кого-то с порога. Шумное возбуждение полыхало вокруг дома пожаром, и Кельдерек уже собрался тоже спуститься, когда девушка вернулась, взбежав по ступенькам проворно, как белка. Она опустилась перед ним на колени и сжала в ладонях его здоровую руку:

— Эллерот прибыл. С известием об окончании войны. Но я, как и ты, не знаю, что это означает для нас.

Кельдерек поцеловал ее, и они стали ждать в молчании. Мелатиса положила голову ему на колено, и он нежно гладил ее по волосам, дивясь своему полному безразличию к дальнейшей своей судьбе. Он думал о Геншеде, о детях-рабах, о Шере и ее разноцветных камешках, о смерти Шардика и горящем погребальном плоту. Что с ним случится дальше, не имеет ни малейшего значения, но Мелатису он не позволит тронуть, как бы ни повернулись события. Наконец Кельдерек спросил:

— Ты видела Горлана сегодня?

— Да. По крайней мере, хуже ему не стало. Вчера я заплатила одной женщине, чтоб ухаживала за ним. Она производит впечатление честной и порядочной.

В скором времени внизу хлопнула дверь, застучали шаги, потом раздался голос Тан-Риона, сказавший что-то неразборчивой скороговоркой. Еще через несколько секунд наверху лестницы появился сначала Тан-Рион, потом Раду. Оба остановились в ожидании, глядя вниз на человека, поднимавшегося за ними следом. А пару мгновений спустя показался Эллерот — он с трудом взбирался по лестнице, вытянув вперед здоровую правую руку, чтоб ему помогли преодолеть последние ступеньки.

Кельдерек и Мелатиса поднялись на ноги и встали плечом к плечу, когда бан Саркида со своими сопровождающими направился к ним. Эллерот, такой же чисто вымытый и безупречно одетый, каким Кельдерек видел его в последний раз в Кебине, приветственно протянул руку, и после минутного колебания Кельдерек пожал ее, хотя и сохраняя вид неуверенный и настороженный.

— Сегодня мы с тобой встречаемся как друзья, Крендрик, — промолвил Эллерот. — То есть если ты хочешь этого, как хочу я.

— Ваш сын — мой друг, — ответил Кельдерек. — Это я точно могу сказать. Мы с ним многое пережили вместе и одно время уже не надеялись остаться в живых.

— Он тоже так говорит. Я еще не знаю всех подробностей, но знаю, что ты был ранен, когда защищал Раду, и что ты, по всей вероятности, спас его от смерти.

— Тогда все происходило как… как в бреду, — с запинкой произнес Кельдерек. — Но на самом деле спас всех нас владыка Шардик — он отдал свою жизнь за нас.

— И это тоже Раду сказал мне. Что ж, вижу, мне еще многое предстоит узнать… и понять. — Эллерот с улыбкой взглянул на Мелатису.

— Владыка Кельдерек был тяжело болен, — сказала она, — и до сих пор очень слаб. Думаю, нам лучше присесть. Сожалею, что здесь нет особых удобств.

— Последние двое суток я провел вообще без всяких удобств, — весело отозвался Эллерот, — и чувствовал себя превосходно, уверяю вас. Вы жрица Квизо, если не ошибаюсь?

Мелатиса смешалась, и вместо нее ответил Кельдерек:

— Это жрица Мелатиса, которой тугинда Квизо поручила совершить погребальный обряд вместо нее. Тугинда была ранена в Зерае и до сих пор еще не оправилась.

— Печально слышать, — сказал Эллерот. — Ее чтят как искусную целительницу повсюду от Икета до Ортельги. Но даже ей не стоило переправляться через Врако, слишком уж тут опасно. Если бы я знал, что она намерена отправиться в Зерай из Кебина, я бы не допустил такого. Надеюсь, тугинда скоро выздоровеет.

— Господи, помоги ей! — воскликнула Мелатиса. — Когда я покидала Зерай, она была в безопасности и уже чувствовала себя лучше.

Потом все уселись на грубые скамьи на галерее, и один из солдат Тан-Риона принес орехи, черный хлеб и вино. Эллерот, выглядевший изнуренным до крайности, посочувствовал насчет ран Кельдерека, а затем стал расспрашивать о погребении Шардика.

— Ваши солдаты сделали все возможное, чтобы помочь нам, — отвечал Кельдерек. — Они и селяне. — Не желая вдаваться в подробности, он задал встречный вопрос: — Так вы пришли из Кебина? Должно быть, двигались скорым маршем? Ведь Шардик умер всего три дня назад.

— До Зерая известие дошло в тот же вечер, а Кебина достигло еще до полудня следующего дня. Двадцать лиг за двое с половиной суток — разве это скорость для человека, мысленно уже похоронившего своего сына и наследника, но вдруг вновь его обретшего? С другой стороны, местность здесь труднопроходимая, сам знаешь.