Евгения Фёдорова - Жертвы времени

Я видел и другое — города из камня и дерева, сторожевые башни и посты, дороги, кое-где мощеные камнем. Видел флаги и торжественные процессии монархов, восседающих на статных лошадях; укутанных в меха и блещущих жемчугами придворных дам.

Все так, нам еще стоит огласить свое место в этом мире, но то нас ждет впереди.

На седьмой день Недгар позволил мне подняться и мы вместе с ним прошли через все такой же пустой город. Я видел двоих мальчишек, тащащих в грубой корзине из прутьев добычу с берега, видел Моралли у лавки гончара, которая не поднимала глаз от работы.

Теперь я был, верно, причислен к магам, к тем, кто убил ее отца. С одной стороны я знал, что пройдет время, и девушка все поймет, может, смирится, но сейчас мне было грустно.

Я слышал звон из оружейной, но это были лишь отголоски прошлой жизни. Не могу передать, насколько странно было видеть пустующие, запыленные конюшни, дома, смотрящие темными провалами окон за каждым движением. В этих взглядах не чувствовалось неприязни, скорее Форт был удивлен тем, что мы вернулись.

Мне казалось, он узнает и с тем не знает нас. Распрощавшись с Недгаром, я решительно спустился в подземелья города, хотя у меня в душе ворочался былой, ледяной страх перед тем, что мне довелось узнать.

Возможно, этот ужас сокрыт куда ниже библиотеки, — думал я. — Возможно, он никогда более не достанет книгохранилища.

И, размышляя так, я шел вперед, зная, что если не сделаю этого сейчас, то уже никогда не смогу пройти в подземелья в одиночку. Внезапно, как и во сне, я вдруг увидел впереди себя неровный свет и, пройдя через третью и последнюю, приветливо открытую дверь, увидел то, что уже однажды явилось моему взору.

Вокруг горели тысячи свечей, а в воздухе, в колодце кружили, подчиняясь музыке, которую я не слышал, тысячи призрачных пар. Они не были прозрачными или источающими свет; внешне, они походили на людей, но то без сомнения были призраки. Я стоял у входя и смотрел на красоту бала, на которым очутился, неожиданно для себя самого, приглашенным гостем. А потом навстречу мне вышел Калороне, и в глазах его больше не было слепоты. Он пришел сюда, чтобы снова обрести зрение. Я вдруг понял, что это не проклятие, а дар — та бессмертная жизнь, которую он получил. Калороне не обречен на вечное заточение, в любой момент, он может уйти отсюда прочь, уйти по тем дорогам, о существовании которых живые даже и не подозревают. Он может никогда не вернуться или вернуться сюда вновь через много веков или через одно мгновение.

В тот день я не стал с ним говорить. Мне не о чем было его спросить, а ему не о чем было мне рассказать, ведь я все и так понимал. Я просто стоял, отстраненный и с тем в самой круговерти чудного празднества. Мой разум ощущал себя стоящим, и с тем кружился среди молчаливых пар в лабиринте из тысяч горящих теплым огнем свечей…

Маги вернулись спустя пару недель и привели с собой множество напуганных и ничего не понимающих людей и скота. Я видел как длинная процессия, о прибытии которой оповестил Мрак, появилась на горизонте. И караван все шел и шел. Бурые козы с желтыми пятнами и спиленными рогами, буйволы и остромордые коровы, лошади, тащащие телеги, забитые клетями с птицей, повозки с тентами, прикрывающими от дождя ткани и шкуры.

И это было только начало.

Молва о магах и их умениях, переросшая вначале в излюбленные россказни, которые после очередной кружки пива в тавернах приобретали зловещие оттенки, разнеслась на все королевство Инуар. Так звались те земли, в которых мы оказались. Удивительным было то, что скалистое побережье, не дающие стране выхода к морю, опускалось лишь там, где стоял город, невольно стерев с лица портовый город и все, что было раньше вокруг него. Теперь морской бастион отсек торговлю Инуара и маги не спешили налаживать ее, понимая, какова может быть прибыль от правильно расставленных условий.

Прошедший караван, как и прежде, затерялся среди городских строений, но теперь жизнь потекла по иному. Рынца был как никогда резок, но он с удивительным упорством возрождал привычный быт. Он старательно избегал встреч со мной и в моем присутствии не творил непотребства, но судьба не раз сводила нас в жестоких спорах, переросших в ненависть. Рынца боялся меня настолько, что в его глазах я часто читал готовность убить. Впрочем, я думаю, что он никогда на это не решится.

Я был удивлен тем, что вскоре люди в Форт стали приходить по собственной воле, но быстро разобрался в причинах, одной из которых был Оружейник. Люди жаждали овладеть знаниями, которые он обещал, они были готовы платить за это умение и теперь он мог следовать старым законам и не скрещивать настоящую сталь со своими учениками. Оружейник был маленьким богом в их умах, Учителем тела и духа, и это занимало все его свободное время и даже немного больше. Теперь у него было шестеро подмастерий, владеющих искусством кузнеца, и несколько любимых учеников, которым он пророчил успешное будущее. Я думал, это его новые тени.

За глаза кое-кто едко звал меня садовником, потому что я не ковал ни людей, ни события. Я возродил старый сад, найдя себе в помощники нескольких женщин и мужчин, мы обрезали старые сучья и заново уложили дорожки, отчистили от мха камень бассейнов и воду в заводях. Мы оборудовали тренировочные площадки и следили за тем, чтобы песок на них не смывался дождями. В то время Оружейник частенько встречался со мной и, я уверен, часть едких шуточек, ходивших среди людей, сперва вылетела именно из его уст. Всякий раз он предлагал мне поединок, но я упорно отказывался, потому что не хотел становиться его двойником. Я знал многое из того, чем он владел, и именно поэтому Оружейник считал меня если и не равным себе, то тем, с кем можно драться, а не тренироваться. Но, пользуясь его знаниями, я ловил себя на мысли, что думаю о себе, как о нем, и как только я узнавал это сходство, тут же отступал прочь.

Я по-прежнему сильно хромал, шрамы на лице заставляли не знавших меня людей опасливо оглядываться. Многие считали меня нелюдимым и угрюмым человеком, а я всего лишь устал бороться за что-то и пытаться что-то изменить.

Я часто разговаривал с Недгаром, зная, что пришла пора учиться его искусству и врач тоже это понимал, но он привык все делать верно и предложил вначале справиться с моей хромотой и опустошенностью, но в его глазах читалось недоверие в то, что это можно исправить. Тело мое до конца не восстановится никогда, я это чувствовал наверняка, сколько бы силы в него не влей. Слишком многое было отдано, наполнить пустой сосуд будет мало кому под силу. Даже дракону. Я вполне принимал, что могу умереть раньше, чем рассчитывает Мрак, возможно, я не проживу и положенный человеку срок. А, может, я лишь хочу на это надеяться.