Энн Лу - Ты ждала меня, Заруна? (СИ)

В итоге, после долгих и тяжелых споров и разногласий, путем тайного голосования, Тирету и Маре был вынесен приговор: полное лишение всех прав и привилегий. Учитывая, что Мара является наездницей королевы детородного возраста и весьма перспективной королевы, ей сделали поблажку. На время гнездования Кары, ей разрешалось вернуться в Ир и принести народу Заруны еще одну надежду – молодых ниясытей. А так, они оба были сосланы вместе с приспешниками на пожизненное поселение в горнодобывающий городок, где будут поставлены на охрану работников рудников от герских змей.

Когда Лахрет рассказывал о приговоре Тирета и Мары, я ничего не чувствовала. Ни гнева, ни досады, ни обиды. Ничего. Они перестали для меня существовать. Я винила их в горе моей Забавы. В ее муках. А теперь… мне было все равно.

На этом внеочередном срочном созыве, на его завершении, обсуждалась еще одна проблема. Моя судьба. К тому времени, когда был вынесен приговор бывшим правителям Ира, уже было точно известен диагноз моей малышки. Согласно этому заключению, Забава не могла уже называться королевой. Она не могла дать Заруне детей. Это автоматически делало ее нирой. Особенной нирой, но все-таки нирой. Врач говорил, что все ее способности останутся при ней, но вот бесплодие… Многие были потрясены до глубины души и выказывали мне и Лахрету глубочайшее соболезнование, но идти против законов не могли.

Нира. Теперь так будут называть мою Забаву. А я буду нирита. Я лишалась всех прав и полномочий кашиасу. А, следовательно, и всех привилегий. Конечно, я все же оставалась наездницей, и должна была проходить дальнейшее обучение, но уже по специальности нириты. На втором году обучения, я, как и все нириты, пройду специальный отбор и распределение, и буду учиться согласно этому по выбранному направлению.

Судьба Лахрета тоже была очевидна. Он лишался всех прав и привилегий лорта и возвращался на прежнюю должность ятгора и начальника Внешней Безопасности. Да вот только отношение к нему все-таки поменялось кардинально. Если раньше на него часто смотрели как на чудака, то сейчас каждый испытывал к нему неподдельное уважение и нескрываемое почтение. Название должности Лахрета поменялось, а влияние осталось. Лорты его боялись и незримо чтили. Никто не смел возражать против его протестов и предложений.  И, по-сути,  приговор Тирета был подписан исключительно из уважения и страха перед личностью бывшего лорта. Стоило ему посмотреть в глаза лорта или шиасу, и они покорно делали то, что он говорил. Поэтому название чина Лахрета была лишь формальностью.

Неясным оставалось и поведение королев Ира. Мне об этом сообщила недавно Шима. Никто из них не смел называть Забаву нирой в своих сердцах. Она продолжала быть той самой маленькой королевой, что покорила их Старшую королеву Кару. Их не интересовало заключение доктора. Она оставалась для них Старшей королевой, что очень удивляло и поражало всех наездников. Что-то для них оставалось не до конца ясным. И эта тема оставалась туманной и расплывчатой среди всех наездников.

Так кто же я теперь? Шиасу или нирита? Формально меня теперь учились называть ниритой. Но в глазах я видела почтение, как перед шиасу. Вот так и понимайте, как хотите. Я же решила, что думать об этом буду тогда, когда все утрясется с Забавой, и я вернусь в прежнее русло своей уже привычной жизни.

Этот день прошел монотонно и спокойней, чем предыдущие. Забава впервые за все дни заснула самостоятельно. Пережевывая события этих дней, не заметила, как дверь комнаты открылась и внутрь вошла целая делегация из особ в розовых халатах врачей. Во главе ее шагал гадак. Мэнона лично контролировал лечение своей единственной пациентки и делал это самозабвенно и фанатично. Докапывался до любой мелочи и придирался ко всему, что может ухудшить ее лечение.

Реакция людей на тарака была неоднозначна. Они не могли сопопставить никак образ мышления и поведения Мэноны с тем, что они знали об этой расе. Спустя уже день их сотрудничества с этой личностью заставила их переменить мнение о нем и уже в конце четвертого дня все заглядывали в рот гадаку, слушая все его теории о лечении, генных разработках и проектах некоторого медицинского оборудования.

Они пришли следить за тем, как Мэнона будет делать очередное вливание антидота и лекарственных препаратов через капельницу. Забава лишь слегка приподняла голову и равнодушно проследила за манипуляциями людей. Гадак держался в стороне, продолжая испытывать панический, почти животный страх перед королевой, хотя понимал, что она уже не причинит ему никакого вреда. Пока со мной никто ничего не делает, она ко всем абсолютно равнодушна. А к капельницам и уколам она уже за эти дни свыклась и принимала эти манипуляции как само собой разумеющееся.

Мэнона присел на корточки возле двери, положив ладони на колени, и, как малое дитя, следил за действиями своих коллег. Я тоже неотрывно следила за тем, как Забаве вводят иглу, подсоединяют трубочки и отпускают катетер. Капля за каплей потекла спасительная жидкость в жилы Забавы. Она глубоко вздохнула и положила голову на лапы. Я ласково улыбнулась ей и принялась гладить ее шелковистую кожу шеи. Не заметила, как гадак немного посунулся ближе и совсем тихо произнес:

– Мэнона хочет просить прощения…

Я резко обернулась, испугавшись неожиданной фразы.

– Ты уже просил, Мэнона, - кивнула я. – И я тебе уже говорила, что не буду тебя винить за то, что заставляли тебя делать.

– Но ты все равно грустишь…

– Это нормально, Мэнона. Я переживаю за Забаву и буду грустить, пока она болеет.

– Она поправиться! Ведь ее лечить Мэнона! – он ударил себя в грудь. – Все быть хорошо!

Я посмотрела в его уверенные глаза и кивнула:

– Я хочу в это верить.

– Тогда улыбайся! Мэнона любит, когда хаягетта улыбаться! – он оголил ряд жутких острых зубов, желая показать, как это делается.

– Мэнона, сколько раз тебе говорить, что я не хаягетта?! – тяжело выдохнула я.

– Я знать, что ты не – хаягетта. Но я по-другому не могу. Я привык, что есть хаягетта. Я ей подчиняться. Поэтому ты для меня – хаягетта все равно. Мне так легче. Я считать, что ты победить мой хаягетта на нэроготе.

Вокруг его головы раскрылся кожаный ореол. Он как-то говорил, что тараки его раскрывают, чтобы слышать чужие мысли или показать свои сильные эмоции. Что сейчас он испытывал, я могла лишь догадываться, а спрашивать не хотелось. На его аргументы лишь пожала плечами и повернулась вновь к Забаве. Та глядела на гадака слегка прикрытыми ленивыми глазами. Это был признак того, что ей становилось лучше.