Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

 - Думаю продолжать, у меня ведь нет пенсии.

 - Хорошо бы тебе на работу устроиться.

 - Хорошо бы. Да где её взять.

 - В Москве, вообще-то, можно устроиться, но там за жильё больше заплатишь, чем заработаешь. К тому же, пока ты там будешь копейки зарабатывать, здесь тебя по брёвнышку раскатают.

 - Факт.

 - И давай возобновляй самогоноварение, а то на покупное бухло много денег уходит.

 - Надо…

 - Да что ты какой-то пришибленный?

 - Устал, наверно… 

 Глава 63

 В этот день они с Жоркой нарезались так, что Константин Матвеевич не видел никаких снов. А утром он встал ни живой - ни мёртвый, вспомнил, что они вчера пили и ужаснулся.

 «Ведь эдак и сгореть можно», - подумал он и пополз проверять Жорку. Тот, как ни в чём не бывало, колол дрова в своём дворе и орал какую-то строевую песню.

 «Во даёт», - мысленно прокряхтел бывший морской штурман и уполз к себе: кормить живность, топить печь и так далее. Когда он более или менее расходился, к нему в гости пришёл Жорка чаёвничать. Он принёс бутылку водки и кое-какой магазинной закуси.

 Не сгорев от чистого спирта в этот раз, Сакуров решил больше не искушать судьбы: он снова замутил брагу, а пока не пришло время гнать самогон, пил простую водку. И пил в меру. Пил и продолжал видеть сны, перемежая их беседами во сне и наяву с домовым. При этом Сакуров продолжал делать дела: он купил новых поросят, добыл корма и возобновил своё животноводство. Потом Жорка снова отвалил в своё Болшево, а в деревню припёрся Мироныч. Он усидел немного халявной водки, покушал домашней ветчины и сообщил приятную весть, что уезжает погостить в бывший Свердловск.

 «Что, к родственникам?» - поинтересовался Сакуров.

 «Нет, к однополчанину», - возразил Мироныч.

 «У вас же там один из сыновей живёт?»

 «Не хочу стеснять, - отмахнулся старый хрыч, - потому что у него семья, а квартира всего трёхкомнатная».

 «А однополчанина можно?» - от нечего делать спросил Сакуров.

 «А вы знаете, какая у него пенсия? – вопросом на вопрос ответил Мироныч. – Он, в отличие от меня, после войны не демобилизовался, а дослужился до генерал-майора. К тому же он одинокий, так что я его очень даже выручу, если поживу у него месяц-другой. В общем, следующие майские планирую отмечать вместе с товарищем по оружию…»

 «У него пенсия долларов на сто больше вашей», - зачем-то предположил Сакуров.

 «На сто двадцать», - поправил Мироныч, одолжился ведром картошки, оковалком ветчины, банкой огурцов и уковылял в Угаров.

 «Мне бы так, - с тоской подумал Сакуров, - а то корячусь тут, корячусь, а денег кот наплакал. И на хрена я все эти телевизоры с холодильниками и газовыми плитами покупал? Мог и без них обойтись…»

 А сны ему снились всё про ту же Сакуру, с упорством дорожного катка показывающие ему начало и конец мира, но в разных вариациях. То начало мира приурочивалось к явлению ангелоподобных драконов, затевающих хоровод вокруг Аматэрасу, то Сакура в очередном сне вырастала до размеров корабельной сосны, то Дзимму начинал обсаживать символическое дерево полезными корнеплодами. Затем с тем же упорством со всех четырёх концов света, но разными составами от карликовых циклопов до гигантских злыдней, на зарождающийся мир начинали двигаться силы первозданной тьма. Циклопы крушили всё подряд своими огромными не по росту сапожищами, злыдни, чей вид не поддавался внятному описанию, бессовестно мочились на новорождённые горы, леса и долы кислотной мочой. И Константин Матвеевич просыпался в холодном поту, проклиная своё умеренное пьянство.

 «Что, брат, хреново?» - ехидничал домовой, путаясь под ногами во время утреннего кормления поросят и приготовления собственного обеда.

 «Как ты меня достал!» - в сердцах восклицал Сакуров и освежался очередным стаканом водки.

 Затем пришла пора гнать самогон, и Сакуров снова чуть не сгорел, пробуя первач. Но он загодя запасся кефиром и не сгорел.

 «Блин, как бы бросить пить? - с тоской думал он, валяясь вечером на тахте напротив телевизора, имея возле тахты литровую бутылку самогона и трёхлитровую банку с солёными огурцами. – А то ведь сплошная белая горячка…»

 «Пойди, закодируйся», - советовал Фома, сидящий рядом на собственной сказочной табуреточке и починяющий игрушечные валеночки.

 «Что я, дурак, платить аферистам за то, во что не верю?» - огрызался Сакуров.

 А по телевизору показывали всякую дрянь. Причём по всем каналам. Каждые пять минут можно было посмотреть не то рекламу карамели от отечественного производителя, не то подгузников от «Baby dry». Ещё крутили кино про агента 007 и новости про Лужкова, обещающего сделать Москву самым лучшим городом мира сразу после того, как он разберётся с незаконной приватизацией гостиницы «Балчуг», переименует Москву в Moscow-city и станет её бессменным мэром с неограниченными полномочиями. Рядом с упырём Лужковым мелькала новая восходящая звезда российской политики, Владимир Путин. Тот ничего не обещал, перед каждым русским словом говорил «мня-мня (165)», но выглядел при этом более многообещающе, нежели Юрий Михайлович, чьим оригинальным лицом и волчьими повадками в любой приличной стране пугали бы непослушных детей.

 Сакуров бросил пить перед старым Новым Годом. Случилось это после очередной попытки снять в их деревне старинные медные провода. Снимать приехали цыгане на санях. Вместе с ними был один русский красавец-богатырь. Сначала приехавшие ободрали алюминиевую обивку на гараже покойного Алексея Семёновича, затем стали выламывать кусок чугунного рельса из сарая Гриши. Сакуров был в деревне один и, как всегда, в среднем хмелю. Услышав шум, он взял Жоркин обрез и вышел на улицу. Подошёл в мародёрам и закурил. Те приняли Сакурова во внимание и продолжили свои дела: трое цыган вытаскивали рельс, один с богатырём стали ладить стремянку к столбу.

 Сакуров докурил, прицелился и всадил заряд мелкой дроби в задницу богатыря. Потом из второго ствола хлопнул по лошади. Лошадь встала на дыбы, опрокинула сани с металлическим хламом и рванула из деревни.

 «Ну, дядя, молись Богу!» - зашумели цыгане, доставая ножи.

 Сакуров молча вставил в стволы по гильзе и наставил обрез на мародёров.

 «Ребята, это картечь», - сказал он и так посмотрел на цыган, что те молча подхватили скулящего богатыря и погнали прочь из деревни.

 «Всё, я или пью, и меня когда-нибудь пришьют пьяного, или я завязываю и работаю на эмиграцию из этой паскудной страны», - подумал тогда Сакуров и вылил остатки самогона в помойную яму.

 Два года, обещанные Жоркой до момента подорожания гаража, купленного на Сакуровские деньги, прошли, как кошмарный сон. Константин Матвеевич по случаю распродал телевизор с холодильником и магнитолой, сдуру купленные за нехилые деньги. Он как зверь вламывал в огороде, а пять месяцев в году, когда дачники разъезжались, почти не спал, охраняя своё добро в виде хрюкающего поголовья. Иногда к нему на подмогу приезжал Жорка, и тогда Сакуров мог смотаться по своим делам не то в Москву, не то в Рязань.