Вероника Иванова - Осколки (Трилогия)

— Все готово?

Олден горестно поднял брови:

— Ну куда ты торопишься, скажи на милость?

— Есть причины медлить?

— Рэйден, мы оба знаем, что это нужно сделать, и все же… Ему уже не важно, сколько времени пройдет: день, неделя, месяц…

— А мне важно!

— Откуда такая спешка?

— Чем скорее «змейка» получит свободу, тем скорее можно будет заполучить новый «панцирь». Забыл?

Маг негодующе дернул подбородком, но нелестные слова решил оставить при себе. Впрочем, довольно было заглянуть в карие глаза, чтобы до последней мелочи узнать, какой я мерзавец. Еще бы, думаю только и исключительно о своей безопасности, а на чувства других плюю с самого высокого маяка, какой найдется в Антрее! Тьфу. Плюю, и что с того? А кто не плюет, когда речь заходит о жизни и смерти? Твоей собственной жизни и смерти?

Поскольку Олден не собирался меня сопровождать, всем видом выказывая гордое презрение к моим низменным стремлениям, я поплелся в кладовую сам. Без чужой помощи, хотя на каждом третьем шаге и приходилось касаться рукой стены, потому что голова плохо держала курс.

Домашняя рубашка — просторное одеяние до колен, лишенное пуговиц и прочих застежек — все время распахивалась. Почтенная Тарма Торис убила бы меня за такое пренебрежение хорошими манерами, но в Приюте мало кого смущает нагота Смотрителя. И потому, что подопечных у меня немного, и потому, что на подвальный этаж никто ни в здравом уме, ни в помраченном сознании соваться не рискнет. Здесь моя вотчина. Хранилище моих тайн. Я не прочь поделиться некоторыми из них с гражданами Антреи, но боюсь, подобная откровенность только усугубит страхи и неприязнь, и так сопровождающие любое упоминание обо мне и моем служении…

Кладовая — небольшое помещение, сухое, в меру прохладное — обычно пустовала. Но не сегодня. Сегодня на столе было разложено угощение. Целый пир. Для червей, которые в скором времени набросятся на мертвое тело.

Внушающий уважение в жизни, Баллиг и в смерти не утратил своего простого величия: ни серая бледность кожи, ни вялость мышц, постепенно теряющих свои истинные формы, не могли лишить моего телохранителя силы. Пусть теперь она оставалась жить только в моем воображении, но я чувствовал ее так же ясно, как видел безвольное оцепенение навсегда закрытых век.

Дорогой ты мой медведь… Зачем ринулся наперерез, да еще так глупо? Надо было парировать удар, попробовать поставить какой никакой, а щит. Почему же ты только и смог, что закрыть меня собой? Почему откликнулся на приказ тогда, когда я уже перестал принимать в расчет твое существование?

Вопросы, вопросы, вопросы. И ни одного разумного ответа. Кто мне поможет узнать правду? Ты? Кириан? Хонк? Я буду спрашивать. Непременно. Но сначала сделаю то, за чем пришел. Освобожу тебя окончательно.

Груботканое полотно, прикрывающее тело, сползло на пол, недовольно шурша, словно не желало покидать насиженное место. И моим глазам приготовилась предстать тайна, за которую многие маги Четырех Шемов отдали бы десятую часть своей жизни, а то и две десятых. Впрочем, о ней я бы не стал рассказывать. Никому на свете, потому что… Нет, и опасно тоже, но больше — стыдно.

Олли, несмотря на имеющиеся возражения, подготовил все необходимое: и масляные лампы с зеркальными лепестками отражающих щитков, вдвое увеличивающих количество света, потребного для меня, и остро отточенный ножичек, не годящийся для серьезной драки, зато чудно подходящий для взрезания тела. Особенно, мертвого тела.

Я провел ладонью по исковерканному ранами животу Баллига. Кровь уже перестала течь, густея на разорванных волокнах. Остыла, потеряв свою живительность. Интересно, я смог бы выжить после таких ударов? Наверное, да, хотя пришлось бы здорово потрудиться, чтобы справиться с болью. А вот если бы боль оказалась сильнее… Нет, пожалуй, не буду пробовать. Кто знает, на что способен рассудок, измученный страданиями? Полагаю, кое на что способен. Но это знание из разряда тех, которые не нужно получать нарочно: понадобится, само придет.

Где же ты прячешься, моя сладкая? В обычное время я бы знал, куда соваться, но сейчас… Ты наверняка выбрала местечко поукромнее, чтобы спрятаться и переждать. Значит, нужно искать там, где повреждений меньше всего. То есть, в голове.

Нет, не буду резать: и так уже Баллигу досталось. Причинять вред еще и после смерти… Полнейшее непотребство. Но мне же нужно как-то ее заполучить? Нужно. Придется уговаривать.

Я разжал покойнику челюсти (хорошо, что удалось это сделать… А Олден еще был против спешки! Посмотрел бы я, как он справляется с полностью одеревеневшими мышцами…), наклонился к темному провалу рта и позвал:

— Сладкая моя, пора менять норку.

Проникновенно позвал, любовно. Если бы вкладывал хоть часть выказанных чувств в общение с придворными дамами, они бы за мной косяком ходили, эдакой рыбьей стайкой, блестящей, веселой и довольной. Так нет же, растрачиваю себя по пустякам, не приносящим никакого удовлетворения.

— Не упирайся, сладенькая: ты же чувствуешь, что здесь становится все холоднее и печальнее.

Тишина и недвижность. Но я не расстраиваюсь, потому что знаю: рано или поздно мне ответят. Не смогут не ответить. В отличие от моей законной супруги эта daneke искренне меня любит. За то, что получает от меня необходимое — еду и кров. Точнее, кровь, но это уже детали…

Понижаю голос до еле слышного шепота и сообщаю совсем уж страстно:

— Я так соскучился по тебе, сладенькая… Ожидание может длиться вечно, но ведь мы этого не хотим, правда?

И моим мольбам внимают: из полуоткрытого рта Баллига высовывается махонькая головка на длинной шее, полупрозрачная, вбирающая в себя блики света и превращающая их в мерное серебристое сияние.

На ней нет ни единой чешуйки, и когда ее щека трется о мою, мне кажется, что по коже проводят мягким перышком. Прохладно и нежно.

Тоненькое, невесомое, кажущееся пушистым тельце перебирается мне на шею, скользит по груди и клубочком сворачивается под треугольником ребер, плотно-плотно прижимаясь и сотнями невесть откуда взявшихся коготков соединяясь со мной. Последний укол — когда головка «змейки» проникает внутрь, добираясь до ближайшего кровеносного сосуда, и все. Можно передохнуть. Можно собраться с мыслями и воздать последние почести теперь уже не слуге, а другу.

Не знаю точно, с какого дня существования Страж был наделен правом обзаводиться телохранителями, может быть, с самого первого. Не это важно. Важно, насколько полным упомянутое право оказалось в итоге.