Елена Хаецкая - Гуляки старых времен

Женщина наблюдала за происходящим без особого ужаса и брезгливости, вполне терпеливо. Когда Пер произнес свою тираду, она передала Мавпе конверт с гербовой печатью.

– Что ж, неделю я подожду.

– За неделю с вас двадцать гульденов, – крикнул из-под стойки хозяин. – Деньги вперед.

Ковпак вышел прочь.

На карбасе, среди пения сирен и бесчеловечного холодного ветра Пер Ковпак предпринял последнюю попытку к бегству. От ящика с луком отскочила тяжелая медная скоба. Эту скобу Пер взвешивал на ладони – она идеально ложилась в руку. Один загнутый конец был слегка приплюснут и заострен. Ковпак подошел к Мавпе и примерился для удара. Одного-единственного в висок было бы достаточно. Но, как нарочно, Мавпа повернулся и заморгал гноящимися глазками.

– Не бойся меня, – сказал Ковпак и выбросил скобу в море. – Скажи лучше, кто такой этот Ангел Ракоша?

Мавпа неловко попытался скрыть улыбку и ответил смущенно:

– Ты знаешь его. Это Вонючий Дед.

Известие об амнистии слегка оживило тюремную холодную духоту. Вонючего Деда загнали в подвал, где умельцы сымпровизировали по такому случаю внеочередную баню. В три дня на Деде свели насекомых. На четвертый день мытья от него уже не воняло. Повар, зажав голову Деда между коленей, остриг сизый войлок и даже подравнял бороду. Старик орал, из глаз его, воспаленных от мыльной воды, текли черные слезы.

– Я отвезу его один, – сказал Ковпак Мрожке.

– Нет, – ответил начальник тюрьмы.

– Я справлюсь.

– О да. В этом я уверен.

– Вы не доверяете мне?

– Нет.

Потом Мрожка скрючился, обмок холодным потом и добавил:

– Если вас увидят без конвоя, меня отдадут под суд.

Ковпак оставил его в покое. Сирены пели прямо у него в голове.

В воскресный день карбас швыряло волнами. Мавпа плевал в буруны жеваным сухарем. Преображенный Дед в чистой одежде – ни дать ни взять отец семейства – держался за борт и скулил.

Ковпак довольно ловко галсировал. У входа в бухту ветер боролся с течением, но карбас удачно повернул и шел ровно, хоть и медленно.

На причале стояла дочь арестанта. Пер издали заметил ее. Деда он пустил по сходням впереди себя. Ракоша смотрел не в лицо дочери, а себе под ноги. Иногда он с тоской оборачивался в сторону залива, пытаясь углядеть Черепушку.

Ковпак и Мавпа оставили их вдвоем. Скоропортящийся груз – подтухающие яйца и мороженое мясо – требовал забот.

Поселок был охвачен оттепелью, что не шибко его украсило. Прямо за досками пристаней темнела обширная лужа. В ней плавали удивленные рыбьи головы и луковая шелуха.

Не хватало двух бочек солонины.

– Ничего не знаю, – сплевывал на доски грязнолицый бригадир грузчиков. – Груза не частные, груза казенные. Подписуй. – И тыкал испуганному Мавпе в лицо захватанным свитком.

Ковпак взял парнягу за ворот и макнул в лужу. Грузчики тупо и равнодушно глядели на него.

Госпожа Ракоша подошла к Перу. Выглядела она очень устало.

– Я должна вас поблагодарить, – сказала она. – Хотите денег?

Ковпак покачал головой.

– Может, передать кому письмо?

– Здесь есть почта, – ответил Пер.

– Экой вы… – Женщина поглядела исподлобья.

Мавпа на корме карбаса потрясал тесаком в сторону грузчиков.

– Пора, – сказал Ковпак. – Еще выйдет буза из-за солонины.

– Прощайте, – сказала женщина.

Ковпак отцепил швартов и перемахнул на зыбкую палубу. Карбас отваливал боком, пока поднятый парус не захлопал в воздухе. Мавпа переложил руль. Ковпак стоял и смотрел, как госпожа Ракоша провожала его взглядом. Серый ее дорожный плащ развевался. Женщина приложила ладонь козырьком ко лбу. Вонючий Дед Ангел Ракоша в чистенькой одежде бессмысленно топтался сзади нее.

– Хороший ветер, – сказал Мавпа, когда Совиная гавань утонула в дымке.

– Пошел ты! – крикнул Ковпак, привалился к борту и зарыдал. Невидимые сирены торжествовали.

Три дня он провалялся в беспамятстве. Повар осмотрел его и сказал: «Это горячка».

– Тиф? – спросил Мрожка.

– Просто горячка.

Перу пустили кровь, приложили уксус к вискам, а после напоили хинной настойкой.

Он выжил, но долго был слаб.

– Вы саботажник, – сказал ему Цезарь Мрожка. Теперь начальник сам вынужден был ходить на карбасе и с отвычки едва не утопил посудину, заблудившись в тумане. Мавпа ухитрился разглядеть в опасной близи зубья Смертельной Расчески, спас карбас и ходил гоголем по этому случаю. Однажды повар напоил его до бесчувствия. Мавпа выполз из здания тюрьмы, подошел к краю берега, оскользнулся и погиб в черных волнах. Арестанты шептались, что он увидел поющую сирену прямо у берега и решил посчитаться с нею. Повар говорил, что черви в голове у Мавпы взбунтовались супротив пьяных паров и Мавпа кончил с собой, спасаясь от страшной боли.

Мрожка до осени героически ходил на карбасе один. За сутки он начинал пить для куража, пьянел мертвенно, а после как бы приходил в себя, существуя в тумане. Взгляд его горел очень нехорошо, а лицо, обыкновенно желтое, бледнело и опухало.

– Скапучусь в море, а вы тут подыхайте с голоду, – кричал он арестантам, стоящим на берегу. – Еще сами друг дружку лопать будете, черти!

При этом Мрожка зычно смеялся.

Но ничего, не скапутился.

Пер проболел всю осень. Сирены пели.

«Это конец,» – решил он, когда кровь капнула у него из носа во время умывания. Но ничего не произошло.

Навигация приближалась к концу. Мрожка перевез много припасов. Рапорт о смерти Мавпы он написал, а потом сжег в печке, чтобы не сократилось довольствие. Потом он сказал: «Какая разница!» и напился. В полночь ему стало дурно. Мрожка изошел желчью. Утром было ясно, что выйти в море он не сможет.

– Кто пойдет? – спросил он слабо.

Староста арестантов вышел вперед и сказал, что добровольно никто не хочет идти. Море злое.

– Угля не подвезли раньше, – сказал Мрожка, – Баржа с углем ждет в Совиной. Без угля нам карачун. До весны не доживем.

– Доживем, – сказал староста. – Будем топить шкафчиками.

– Без угля я не смогу готовить еду, – заявил повар. – Вы будете жрать сырые клубни и мерзлые коровьи сердца. У нас не будет хлеба. Вы налопаетесь муки и подохнете, когда у вас склеятся кишки.

– Ты начальник, я дурак, – отвечал староста. – Но добровольно никто не пойдет.

– Я пойду, – сказал Пер. – Только, боюсь, вас отдадут под суд. У меня не будет конвоира.

Мрожка рассмеялся и харкнул чем-то черным.

– Оденете перевязь Мавпы и его кожаную шапку. Будете сами себе конвоир.

Ковпак вышел в море через час. Северо-западный ветер обдирал лицо.

«Обратно выйдет хуже, – прикидывал Ковпак, изучая капризы течения. – А ведь придется волочить за собою плоскодонную баржу».