Юлия Латынина - Повесть о государыне Касии

– А колдовству он тебя учит?

Государь поправил своими изящными пальцами легшую на лоб каштановую челку и сказал:

– Дай я тебе покажу, чему он меня учил.

Государь закрыл шторы из деревянных створок, так что в комнате стало совсем темно, а затем открыл в шторе маленький, круглой дощечкой задернутый глазок. К этому глазку он приставил треугольную призму, и вместо пучка белого света ото всей этой призмы веером разошлись цветные лучи.

– Видишь, – сказал император страны Великого Света, – если присмотреться, то они идут не кругом, а овалом.

– Ну и что? – удивился Идасси.

Тогда Инан притащил стул и поставил на пути лучей, на стуле, маленькую деревянную ширму с глазком. Он поставил глазок так, чтобы через него проходил лишь фиолетовый луч, а потом Инан взял вторую призму и поднес ее к фиолетовому лучу. Но на этот раз луч не разделился ни на какие составляющие, а так и остался фиолетовым.

– Овал, а не круг получается потому, – сказал Инан, – что свет состоит из лучей разной степени преломляемости, и из-за их разной степени преломляемости они и падают по-разному на стену. А если взять другую линзу, то можно снова собрать радугу в белый цвет.

– Это Даттам придумал? – спросил Идасси.

– Нет, это какой-то из их монахов. Шакуники со всех концов ойкумены присылают ему описания своих опытов и наблюдений, и то, что ему кажется интересным, Даттам печатает в особой книжке и рассылает ее своим, – а многие опыты он повторяет.

– Он тебе морочит голову, – сказал рыжеволосый варвар, – у него две тысячи духов сидят в хрустальном кувшине, а он тебя развлекает этими лучиками. Разве это колдовство? И вообще, он может приказать своим духам сделать с лучами все, что ему угодно.

– Не знаю, – отозвался государь. – Он меня не любит, это точно. Я знаю, что он режет мертвых, и он предал больше людей, чем кто-нибудь вокруг.

– А кого он предал?

– Ну, во-первых, когда ему было девятнадцать, он был вождем взбунтовавшихся крестьян и предал их, а потом он предал экзарха Харсому, а потом еще был один ученый монах, звездочет, с которым Даттам поссорился. Этот монах тридцать лет наблюдал за звездами и составил самые точные астрономические таблицы, какие есть в мире. И вот, когда его недруг захотел опубликовать результаты своих исследований, Даттам подкупил печатника, и позаменял последние цифры каждого наблюдения. Все звездочеты понадрывали животики от хохота, враг Даттама от отчаяния сошел с ума и умер, а через два года Даттам опубликовал настоящие таблицы, анонимно, и с тех пор все звездочеты считают по этим таблицам.

– Не думаю, что этот звездочет умер от отчаяния из-за каких-то там ошибок в книжке. Даттам, наверное, убил его взглядом, – сказал Идасси.

– Не знаю, – со вздохом промолвил император, – если бы он мог убить человека взглядом, он бы, наверное, убил Руша. У него очень плохие отношения с Рушем.

– И государыня это терпит?

– Государыня их и поссорила. При дворе есть сторонники Даттама и сторонники Руша, и все, в чем провинится партия Даттама, становится известно через партию Руша, а все, в чем провинится партия Руша, становится известно через партию Даттама. А то как же? Если придворные в согласии, то государь пребывает неосведомлен.

Инан промолчал и продолжил:

– Из-за этого у них жуткие свары по поводу всех этих призм и утвари для насилия над природой. Даттам как-то принес государыне козявку под микроскопом, чтобы показать, какими маленькими тварями населен мир, а Руш говорит: «Я не буду смотреть в микроскоп. То, что боги сделали скрытым от глаза, должно скрытым и оставаться, и потом – откуда я знаю, что вижу правду? Если я съем траву „волчья метелка“, так я увижу тварей еще почище, чем те, что видны под микроскопом. Может, ваш микроскоп искажает мир и показывает не то, что есть? Может, он как „волчья метелка“?»

Инан помолчал, нерешительно дотронулся своими тонкими пальцами до тяжелой шторы, и докончил:

– На самом деле на микроскоп и на богов ему, конечно, наплевать. Ему важно съесть Даттама.

На следующий день государыне Касии докладывали о результатах экзаменов, Даттам, поклонившись, промолвил:

– Множество учеников выказало отменные знания, лучшим же, на мой взгляд, был Идасси. Я поставил его сочинение и его ответ на первое место.

– А какое ваше мнение, господин Руш, – спросила государыня, – вы ведь в этом году возглавляете комиссию?

– В сочинении маленького варвара полно ошибок, я поставил его на последнее место, далеко за красной чертой.

Тогда государыня просмотрела сочинение Идасси и молвила:

– Я согласна с мнением настоятеля Даттама, господин Руш.

Бедняжка Руш позеленел от злобы, но делать нечего. Пришлось ему оттиснуть свою печать на решении государыни и самолично вручать Красную Ленту маленькому варвару.

Церемония чествования победителей, проходила в зале Десяти Тысяч Богов и продолжалась до середины дня. По окончании церемонии Идасси провели в сад.

Несмотря на то что государь очень устал, сидя на церемонии, он не отказался от вечернего приема и появился среди гостей в саду в светской одежде – голубом кафтане, затканном снежинками и звездами.

Войдя в сад, Идасси сразу наткнулся на господина Руша, – тот стоял на посыпанной золотым песком дорожке и шутил с казначеем Ишнайей. Господину Рушу было страшно досадно, что ему пришлось лично вручить награду за первое место Идасси, он повернулся к Идасси и громко сказал:

– Большая честь для империи, что самые отдаленные народы слышат о ее славе и учат изречения наших ученых! Ведь короли народа Идасси спят на земле, укрываются лопухом, а подданные их и вовсе не имеют облика людей. Правда ли, что рядом с вами живет племя, имеющее рот на брюхе и четыре ноги?

– Нет, – ответил Идасси, – те, которые со ртом на брюхе, обитают дальше к северу, а наши соседи ничуть не безобразнее вас, господин Руш.

Государь, стоявший неподалеку, засмеялся, а Руш надулся, как индюк, и продолжал:

– А правда ли, что в вашем языке сорок разных названий для разных видов мечей?

– Правда, – ответил Идасси, – но хороший певец никогда не употребит этих прямых названий в стихах, а скажет: «исцеляющий стыд», или «утолитель ярости», или «молния воина» – или еще десять тысяч слов, – так что в языке людей есть сорок слов для меча, а в языке песен нет, пожалуй, ни одного слова, которое, приставленное бы к другим, не обозначало бы меч.

– Какое богатство, – улыбаясь, заметил Руш, – жаль только, что в других отношениях язык ваш так беден. Правда ли, что в вашем языке нет слова «три», а считаете вы так: «один, два, много»?

– Нет, – ответил Идасси, – слово «три» у нас есть.