Андрей Мартьянов - Звезда запада

— Испугаешься тут. — Отец Целестин потёр подбородок и встал. — У тебя когда-нибудь такое же случалось?

— Да нет… — Видгнир пожал плечами. — В первый раз, но… — Тут он осёкся, словно не желая выболтать какой-то свой секрет. Больше они к этому не возвращались, но монах понял, что попросту стало ещё одной тайной больше в целой коллекции таковых.

Воспоминания сии будоражили отца Целестина, пробиравшегося к дому конунга Торина, что стоял почти на самой вершине холма, недалеко от тына, защищающего поселение. Дом по виду был самым обычным, хотя и поменьше остальных — длинный, бревенчатый, прямоугольный сруб с двускатной крышей и редкими узенькими окнами, затянутыми бычьим пузырём. Света от них было немного, и монах совершенно не понимал, для чего окна вообще прорублены, — помещения и зимой и летом освещались просмолёнными факелами, отчего крыши изнутри покрывались многолетним слоем копоти, не спасали и отдушины в потолке.

У Торина жило довольно много народу — жена, две дочери, ещё человек двенадцать близких и дальних родичей и вдобавок несколько рабов. Дом разделялся проходными перегородками, и почти у всех имелся свой отгороженный угол, но принцип общежития, принятый у норманнов, в той или иной степени был сохранён. Целиком отделили только покой самого конунга в дальнем конце дома: был даже особый выход и маленькая пристройка, вроде сеней. В общем и целом Торин устроился весьма удобно, а то, что дом поставили довольно высоко на холме, на склонах которого располагался Вадхейм, спасало от сырости и иногда случавшихся наводнений — сильным ветром несло воды из фьорда. По этой причине дома внизу, у самого берега, стояли на сваях, но таких было совсем немного, и эти постройки являлись самыми старыми во всём поселении.

Уже окончательно рассвело, но солнце ещё не вышло из-за гор на востоке. Идти от домика отца Целестина до Торинова «дворца» было недалече, но зато вверх по склону, и монах, кляня свою тучность, брёл довольно медленно, опасаясь поскользнуться на утоптанной тропе. Добравшись-таки до двери и слегка задыхаясь, отец Целестин толкнул тяжёлый притвор и вошёл в дом, дав пинка в сенях зазевавшейся мохнатой крысе.

Обеспокоенный Торин сам встретил монаха в первом же жилом покое.

Глава 3

РЕЧИ ХЕЛЬГИ

Хельги действительно умирал.

По расчётам отца Целестина, старику было за восемьдесят — возраст редкий даже в Италии, а уж на этом промозглом Севере столь преклонные годы невольно вызывали уважение. Торину Хельги приходился родным дядей, будучи младшим братом Торинова отца. Уже давно у старика щемило в груди, болела левая рука и отекали ноги, а в последние месяцы он вообще не вставал с ложа, несмотря на отчаянные усилия отца Целестина и Сигню, которая просиживала у его постели целыми сутками. И вот в холодное рождественское утро пришёл черёд Хельги Старого идти в Вальхаллу, к Одину…

Отец Целестин выгнал из помещения всех, кроме Сигню и Торина, который, впрочем, остался сам: перечить же конунгу монах не хотел. Тот и так расстроился.

— Он с ночи хрипит, и пена на губах, — прошелестела Сигню, указывая глазами на седого как лунь старика, полусидящего на высоком ложе. — Я всё сделала, как ты велел: и посадила его, и пить не давала, но всё равно ему хуже и хуже.

Монах вытащил из-за пазухи сухие листочки и вручил их своей помощнице:

— Вот, наперстянку завари-ка пока, а я посмотрю. — Он подошёл к самой постели и понял, что тут уже ничем не помочь. Из груди умирающего вырывались булькающие хрипы, словно его лёгкие были полны воды, ноги и руки отекли ужасно, глаза смотрели совершенно отрешённо. Ещё час, ну, может, два — и всё, никакая наперстянка не спасёт… Отец Целестин покосился на помешивающую деревянной ложкой в дымящемся горшке Сигню. Глаза красные, тени от недосыпа, но ничего, держится. Молодец девочка! А Торин хмурый, бороду теребит да смотрит угрюмо, и не поймёшь, одобряет он такое лечение или нет.

— Торин, послушай, думается мне, умрёт он сегодня… — выдавил монах, подойдя поближе к конунгу. — Пойми, я тут ничего поделать не могу.

— Да вижу я всё, отец Целестин, — ответил Торин, не глядя в его сторону. — Только вот Хельги всю ночь тебя звал, мы-то думали, что в беспамятстве. Зачем — не говорил. Что-то он тебе сказать хотел, да боюсь, опоздал ты…

Вот те на! Что могло понадобиться уходящему в иной мир норманну от христианского священника, чью веру старики Вадхейма уважали, но не более того? Видно, что и Торин этим как-то обескуражен, ибо все северяне считают, что умирающему дарованы особые знания и особая сила. Эх, что же ты за мною раньше не послал, конунг…

— Готово, — тихонько сказала Сигню, наливая в кружку тёмный горячий отвар. — Напоить его?

— Дай-ка я сам, — вздохнул отец Целестин и, приняв из рук девушки вырезанный из дерева сосуд, подошёл к постели старика и тихонько влил тому в рот немного жидкости. А вдруг поможет и Господь Бог дарует хоть временную победу над смертью? Ох, тяжело он дышит, не захлебнулся бы…

И тут Хельги ясно и осмысленно посмотрел на монаха чистыми, как у новорождённого, голубыми глазами. Губы его шевельнулись, и отец Целестин явственно расслышал надтреснутый шёпот:

— А-а, пришёл. Я хотел видеть тебя. Скажи, чтобы Видгнира сюда позвали. Ну же, давай. Бледный конь уже стоит здесь.

Монах метнул взгляд на Сигню, и она мгновенно скрылась за занавеской из кроличьих шкур, закрывавшей вход в покой. Не успел святой отец прочесть Pater, как послышались твёрдые шаги и появился наследник конунга.

— Ты меня звал?

— Не я, он. — Отец Целестин указал на Хельги. — Он хочет говорить с нами.

— Хочу, — чуть кивнул старик. — А Торин где? Он тоже должен слышать… А, вижу. Садитесь и внимайте, ибо я скоро усну и разбудит меня только Сальгофнир в покоях Асов.

Торин и Видгнир осторожно присели на край постели, а монах остался стоять, во все глаза глядя на Хельги и стараясь не упустить ни одного слова из интереснейшего, по его мнению, рассказа старого викинга.

— Я должен открыть вам сказанное моим отцом, твоим дедом, Торин, — шептал Хельги. — То же слышал и твой отец — Хродгар, мой брат. Но он погиб от топора грязного фриза и не передал тебе предание нашего рода…

— Я и так его знаю, это предание! — начал было Торин, но монах и Видгнир так дружно на него зашикали, что конунг смущённо умолк.

— Это передавалось как великая тайна нашего рода от деда к отцу, к сыну и внуку, — хрипел старик, перебирая руками льняное покрывало, — и сейчас я позвал южанина оттого, что предсказано было: поможет чужестранец отыскать причитающееся по праву роду Элиндинга…