Джеймс Блэйлок - Каменный великан

Если он поедет достаточно быстро, то поспеет на побережье к празднику урожая. Скорее всего он не найдет там ничего, что помогло бы раскрыть хоть одну из тайн, но тогда у него появится хотя бы цель путешествия. Дома у него больше нет. Это ему дали понять очень ясно. Когда он вернется в Твомбли – если он вернется в Твомбли, – маленькая Энни даже не вспомнит, кто он, собственно, такой. Вопрос стоял так: либо он похитит девочку, либо оставит ее в покое. Оставить малышку в покое было благоразумнее. Вне всяких сомнений. Уводящая вдаль дорога – не лучшее место для ребенка. А что касается перспективы вырастить из Энни дитя природы, умеющее определять время по ветру, то, вполне вероятно, дети природы – всего лишь невежественные грязные существа с сухими ветками в спутанных волосах. Ребенок должен ходить в школу, играть с друзьями и слушать сказки на ночь.

Или правда в том, что Эскаргот не очень-то и хотел взять дочь с собой? Он бы точно не поспел в Город-на-Побережье к празднику урожая, будь с ним Энни. А куда приведет его дорога странствий после побережья? На Очарованные острова? В Белые горы? Он должен сделать свое дело – вот в чем правда; и Энни ему здесь не помощница. Эскарготу хотелось, чтобы правды было поменьше. Чем больше правды открывалось, тем больше сомнений возникало.

Посему мысль о цели путешествия выступила на первый план, стала более существенной, чем мысль о родном доме на холме над городом, который в последние недели уже начал превращаться, подобно золоту гоблинов, в некий смутный и чуждый образ. Единственной реальной связью Эскаргота с Твомбли теперь оставались книги Смитерса, отданные во временное пользование профессору Вурцлу. Однажды он вернется и заберет их. К тому времени он будет носить черную повязку на глазу и бороду; он явится в городок в экзотических лохмотьях и треугольной шляпе с поднятыми полями. Он навестит Энни и узнает, как она поживает.

В настоящее время, однако, Эскаргота тянуло в Город-на-Побережье. Там, по крайней мере, он сможет получить некоторое представление о том, насколько достоверны рассказы Дж. Смитерса о празднике урожая. Эскарготу слабо верилось, что там действительно сжигают ведьм. Такого рода вещи казались невероятными. Но с другой стороны, в последнее время произошло достаточное количество вполне невероятных событий.

Вскоре после четырех часов пополудни воздух посвежел, тени почернели и удлинились, а дувший с реки ветер стал достаточно холодным, чтобы у Эскаргота застучали зубы. Придорожная вывеска сообщила, что он находится еще в целых двадцати милях от Города у Высокой Башни и что в миле от реки, по пути к Маквикеру, находится трактир. «Наемные комнаты в» Раздавленной шляпе ««, – гласила вывеска, под которой на медных крючках болталась грубо вырезанная из дерева широкополая шляпа с лентой, выведенной краской вокруг приплюснутой тульи. Означенный постоялый двор находился в миле от дороги. Возникла дилемма: переночевать в трактире или провести ночь на голой земле, мучась от голода и постоянно поглядывая одним глазом, нет ли поблизости гоблинов.

Эскаргот дернул поводья и пустил лошадь рысью по лесной тропе, говоря себе, что, на худой конец, он получит теплую постель и бутылку пива в возмещение всех неудобств. Подъехав на закате к трактиру, он обнаружил, что не в силах перекинуть ногу через коня, чтобы спешиться. Обе его ноги, по всей видимости, затекли за день путешествия верхом. Эскаргот серьезно кивнул стоявшему в ожидании конюху, тупорылому парню в комбинезоне, со ступнями размером с крышку от котла. У того было неприятное, хмурое выражение лица, словно он только что вспомнил о том, как однажды по ошибке выпил стакан скипидара, приняв последний за содовую воду.

Эскаргот попытался перекинуть через коня правую ногу, но безуспешно. Правая нога онемела не меньше левой. Он начал медленно наклоняться в сторону всем корпусом и наконец свалился на траву под действием силы земного притяжения.

Конюх самодовольно ухмыльнулся и кивнул, словно ожидал чего-то подобного. Лошадь двинулась вперед, устремив взгляд на поросший клевером участок лужайки. Эскаргот принял сидячее положение, чувствуя себя страшно глупо.

– На вашем месте я не стал бы подходить к ней сзади, – сказал парень, взяв лошадь под уздцы.

– А что такое? – спросил Эскаргот, сильно сомневаясь, что он вообще когда-нибудь еще сможет «подойти»к чему-либо. Он весь задеревенел, как вчерашняя рыба, и был уверен, что ему придется поглощать ужин стоя.

– Не подходите к ней сзади на близкое расстояние, иначе она может лягнуть вас.

– Лягнуть меня? Зачем ей, собственно, меня лягать?

– Они лягаются забавы ради, эти лошади. – И парень потрепал лошадь по холке, похоже, от души восхищаясь животным, которое лягается забавы ради. – Она лягнет вас прямо в ухо, и вы откинете копыта.

Эскаргот отполз на несколько футов в сторону. Он чувствовал себя так, словно только что съехал на заднице с каменистого склона холма.

– Так почему бы вам не отвести ее в конюшню, приятель, чтобы она не болталась в опасной близости от меня?

– И вы ничего не сможете с нее взыскать. Лошадь нельзя последовать в судебном порядке.

– Вы хотели сказать «преследовать», – поправил Эскаргот. – Так уведите животное. Вам ведь именно за это и платят, не так ли? Или в ваши обязанности входит раздавать советы на лужайке?

Он с трудом поднялся на ноги, разбитый и раздраженный, отряхнул колени, а потом снял свои переметные сумы с седла и взвалил их на плечо. Конюх с лошадью скрылся за углом трактира.

Эскаргот направился к трактиру, высокому зданию с множеством затейливых карнизов и балкончиков. Оно стояло на заросшей сорняками лужайке, завалившись набок и одним углом съехав с осыпавшегося, осевшего фундамента. Все здание накренялось в сторону реки; окна и двери сидели в рамах косо, и в широких щелях весело свистел ветер. Почти на всех окнах висели драные занавески, и даже с лужайки было видно, что в последний раз их стирали лет двадцать-тридцать назад, – вероятно, примерно в то же время, когда в последний раз красили стены. Над передним крыльцом висела выцветшая вывеска с надписью «Раздавленная шляпа» – поразительно подходящее название для подобного заведения.

Оно представляло собой полную противоположность уютному, увитому плющом домику, который рисовало Эскарготу воображение. Если в трактире и были другие постояльцы, то они умело прятались. Во всяком случае, никто не сидел на веранде в плетеных креслах, – возможно потому, что у кресел отсутствовали сиденья, от которых местами остались лишь полусгнившие разрозненные ивовые прутья.

У колокольчика на крыльце не было язычка, но сама дверь оказалась приоткрытой, поэтому Эскаргот, предварительно прокричав в щель приветствие, взялся за ржавую дверную ручку и надавил на нее. Перекошенная дверь, плотно притертая к порогу, даже не дрогнула. Он толкнул еще раз, подергал дверную ручку, покричал, а потом с полдюжины раз пнул дверь в самом низу, где она зацепилась за порог; с каждым следующим ударом дверь чуть подавалась внутрь и наконец с грохотом распахнулась. У подножия крутой, завалившейся набок лестницы стоял мужчина, с маленьким срезанным подбородком, в белом фартуке. У него были крохотные тонкие усики, казалось купленные на дешевой распродаже, устроенной погоревшим торговцем.