Александр Дихнов - Портал на Керторию

И лишь потом, уже лежа в кровати (где я битый час ворочался без сна), я вдруг нашел ответ на один вопрос из предыдущей партии. Насколько для меня важна Гаэль? Ха-ха… Если принять к сведению, что весь вечер накануне столь ответственного мероприятия, как Совет, я так или иначе потратил на ее персону, то придется констатировать — Гаэль вполне может быть приравнена к центру моей личной Вселенной. Придя к столь устрашающему выводу, я решил спешно продумать завтрашнюю линию поведения на Совете, а заодно и возможные варианты развития событий. И тотчас благополучно заснул…

А между тем пошевелить извилинами явно следовало. Выяснилось это непосредственно по пробуждении, осуществленном моим дворецким посредством тряски за плечо (хотя вернее было сказать — ударов)… Разумеется, открыв глаза, я был взбешен:

— Какого дьявола, Тэд?! Вам что заняться нечем? На его круглом лице не промелькнуло и тени эмоций, но ответил он с подчеркнутой вежливостью:

— Вам звонят, сэр. Совершенно неотложно.

— Что вы говорите? И с каких пор это стало поводом для того, чтобы меня будить?

— Вас ждет ваш дядя, сэр, — сказал он таким тоном, будто это все объясняло.

Ну, кое-что это и впрямь объясняло — я рассвирепел пуще прежнего. Но, выскочив из постели, заметил вдруг, что как-то в спальне подозрительно светло…

— Который час?

— Половина одиннадцатого, сэр, — за едва уловимую нотку иронии Тэд чуть не схлопотал по морде. Меня остановило только предположение о том, что могло иметь место, если б он меня не разбудил. Проспать самим же назначенный Совет, потом пойти и застрелиться…

Не говоря больше ни слова, я направился к двери. Тэд последовал за мной и, когда я не свернул на ведущую к кабинету лестницу, окликнул:

— Но сэр?.. Ощерившись, я обернулся.

— Надеюсь, я имею право умыться? — Тэд заметно порозовел и даже отступил на шажок назад… — Передайте: пускай-ка перезвонит через полчаса!

Конечно, походило на хамство. Да что походило, оно самое и было. Причем продиктованное отнюдь не желанием хоть немного прочистить мозги со сна. Нет, я просто ясно выражал свое отношение…

Принимая душ и наскоро бреясь, я решал вопросы посложнее, чем какой костюм сегодня надеть. Полностью полагаться на интуицию и импровизацию в предстоящем разговоре — маразм; не заметишь, как выложишь все, что знаешь, и даже сверх того. Нужна была стратегия, но так как тягаться с дядей во всех без исключения смыслах мне было трудно (кроме разве что абсолютно бесполезного на данный момент размера кулаков), я решил обойтись без тонкостей. Вопросы игнорировать и вообще вести себя по принципу: лучшая оборона — это атака…

Потом, правда, пришлось вернуться к костюму, но я не стал выкаблучиваться — надел черное и красное, свои родовые цвета, и поднялся в кабинет, давая себе малое торжественное обещание: немедленно уволить дворецкого, если он не подал мне кофе. Что ж, кофе на столе стоял, но все равно насчет увольнения стоило подумать всерьез…

Дядя, соблюдая пунктуальность, не заставил себя ждать, чем разрушил едва теплившуюся у меня иллюзию, будто, получив столь нелицеприятное послание, он перенесет разговор на после Совета или еще куда подальше… Но нет, ему нужно было повидаться со мной до — это даже мне было понятно. Получив же предупреждение о вызове от Тэда, я несколько секунд гадал: попытается ли дядя изображать свое обычное добродушие? Нет, ничего подобного. Более того, он даже изменил своей привычке одеваться весьма неброско и вырядился по-керториански: расшитый золотом камзол, плащ, тонкие перчатки. Только шпаги не хватало… Впрочем, и без нее он выглядел достаточно грозно, с места в карьер заявив:

— Твои поступки выглядят вызывающе, Ранье! Я едва не начал оправдываться, но вовремя вспомнил свою стратегию и холодно усмехнулся:

— Так мы теперь здороваемся!.. Что ж, интересно послушать, какие поступки вы имеете в виду?

Пожалуй, так мог бы сказать Принц — и впервые в жизни мне удалось дядю смутить. Добрые полминуты он смотрел на меня расширившимися глазами, и я почувствовал прилив гордости…

— Перечисляю, — господин барон сбавил напор, но хорошо закаленная сталь в его голосе оставалась. — Ты даже не поставил меня в известность о своем возвращении. Вместо этого ты, наплевав на все традиции, назначил Совет и опять-таки ни с кем не посоветовался. А в довершение всего — хамишь!

Довольно слабая речь для моего дяди. Да он и сам, похоже, остался недоволен… Я же скромно помолчал, а потом согласился:

— Вы как всегда правы. Действительно, мои поступки выглядят вызывающе. — От такой борзости он онемел, что дало мне возможность продолжить:

— Но ваши-то обвинения, извините, смешны. С кем это я должен был посоветоваться? С вами, надо полагать?

— Да нет, с папой римским, — поддержал он мой тон, но я не отступил:

— Верно. Тот не стал бы в очередной раз выставлять меня идиотом!

Я ожидал, будто он вспылит или хотя бы пройдется, что меня выставлять идиотом и не надо, но дядя вдруг разительно переменился. Он оставил обличительность, как-то даже внешне обмяк, сразу став похож на себя обычного…

— Ага! Вот мы и добрались до истинной причины, — он довольно улыбнулся. — У тебя есть претензии. Но когда мы расстались у герцога Лана, между нами все было улажено, из чего с неизбежностью следует, что они появились потом.

Он замолчал, я ответил тем же — меня ни о чем не спрашивали.

— Хорошо, Ранье, — спокойно кивнул он. — В чем же суть?

— Неужели не догадываетесь?

— Да, ты научился ставить собеседника в тупик, поздравляю. Несколько неожиданно, надо признать… — Буркнутая сквозь зубы похвала была, не скрою, очень приятна, но я не принял ее всерьез — на тот случай, если это уловка…

А не исключено, что она и была, ибо господин барон явно ожидал ответа — предположение, будто ему может понадобиться собраться с мыслями, не выдерживало критики. После новой паузы его голос зазвучал задумчиво:

— Сказать, что для меня твои слова — несказанные — как снег на голову, не могу, выйдет ложь. А излагать предполагаемые претензии к самому же себе — вроде как нонсенс! — он подмигнул и рассмеялся. — Ну ничего, я уж как-нибудь извернусь! Наступлю слегка на собственную гордость — хоть это и болезненно, ты прав, — и скажу: мой мальчик, мне нужно, чтобы ты выложил все сам. Сделай, пожалуйста, такое одолжение!

Пока он все это говорил, мне пришло в голову еще одно достоинство линии, которую я проводил: отлично удавалось потянуть время, а его, между прочим, было крайне мало. Но после неожиданной просьбы об одолжении отделаться чем-нибудь незначительным стало уже невозможно. Я тоже отбросил казенность: