Оксана Панкеева - Пересекая границы

— А может, пойдем все потихоньку спать? По-моему, вам на сегодня хватит. А посидим вечером.

— Да, пожалуй, — поддержала ее Ольга. — А то я что-то совсем опьянела и спать хочу…

Спустя несколько дней я все-таки нашел этот проклятый шнур. Распотрошил какой-то прибор со склада, там, по счастью, оказалось все, что нужно. До сих пор интересно, где они его взяли, на момент перемещения самого здания его точно быть не могло. Так же как и Т-кабины. Не изобрели еще Т-кабины в двадцать первом веке. Оставалось только залезть еще раз в центр, подключиться и выяснить, где же лежат детонаторы, что я и сделал. Я жутко боялся, что доблестный советник придумает еще какой-нибудь занимательный эксперимент с моей психикой, которая к тому времени уже пошатнулась. Как меня засекли, до сих пор не знаю, на этаже не было охраны, в коридоре можно было делать что угодно. Охрана была только на входе, но оттуда вход в центр не виден… Или я где-то в системе наследил, или кто-то из других техников заметил и стукнул. Там были и другие, такие, как я. Например, конструктор с полностью треснувшим блюдцем, который на полном серьезе сотрудничал с «новой родиной» и конструировал им ни много ни мало: танки, пушки, винтовки и прочие огнестрельные прелести. Или еще два спившихся приятеля — электронщик и оператор, которые обслуживали систему и генератор. Общаться с ними было невозможно, поскольку трезвыми я их ни разу не видел. А с еще одним, таким же, как я, общаться я сам не захотел, потому что он мог меня расколоть. В общем, не знаю, на чем я попался. Это должен был быть мой последний день в Кастель Милагро — оказалось, что детонаторы тоже хранятся в центре, в специальном контейнере, причем наши отдельно от заключенных и с более крепкой бетонкой. Колючку в те времена еще не придумали, но и бетонка тоже вещь малоприятная, без фугаса не сломаешь. Фугас я написал прямо с утра, ну, конечно, не то чтобы написал, в уме составил, на чем же его писать… А ночью я должен был взять свой детонатор, снять периметр и удрать через Т-кабину. Все равно куда. Но где-то я прокололся.

Не помню точно, что говорил мне Блай, настолько я одурел от страха. Я его даже не слушал, а только представлял, что со мной сейчас будет. Особенно почему-то я боялся той хлеборезки, уж не знаю почему. Но советник решил, видимо, что теперь я стал ценным кадром и калечить меня не стоит. Он дал мне пару раз по морде от души и поволок на второй этаж. Вернее, приказал, а поволокли два стражника.

В камере меня ожидали старые знакомые — палач, который требовал, чтобы меня ему отдали, и парень с татуировкой. По татуировке я его и узнал, потому что лица у него уже к тому времени не было…

— Ну что, маэстро? — обратился к пленнику советник. — Не передумал? Еще можно.

Он промолчал. Тогда советник обернулся к палачу и, указав на заключенного, сказал:

— Он твой. На сутки. Если выживет, отведешь в бокс номер тринадцать. Этого, — он указал на меня, — не трогать, пусть смотрит. Потом, если не договоримся, я тебе его тоже отдам.

Тонкий намек такой сделал. И вышел. Стражники быстренько пристегнули мне какие-то цепи на руки и шею, после чего тоже выскочили за дверь.

Ты никогда не видела маньяка-садиста в действии? Я до того тоже. Как он там вообще среди людей вращался, его самого надо в цепях держать, полный психопат и извращенец… Хотя, может быть, Блай держал его как раз за то, что он палач хороший? А заключенными прикармливал, чтоб на людей не кидался? Не знаю. И знать не хочу.

Как я оттуда выбрался? Понимаю, тебе не хочется слушать про маньяка-садиста. Я и не собираюсь рассказывать в подробностях. А как это все получилось…

Ты, конечно, никогда не слышала про «синдром берсерка». Это было через сто лет после тебя. Придется рассказать, иначе не объяснить, как я унес ноги. Это было где-то в середине двадцать первого. Тогда появилась повальная мода изобретать идеальных солдат. Один малахольный генетик придумал какой-то способ улучшить человеческую природу путем направленной мутации и испытал его на собственных детях. Милый такой дяденька был, слов нет. Результаты он не успел обработать — что-то у него в лаборатории так шарахнуло, что не осталось ни здания, ни бумаг, ни его самого. То ли конкуренты постарались, то ли сам чего-то недоглядел. А осталось у него семь или восемь сыновей — результаты, так сказать, его опытов, которые расползлись по свету, наплодили детей. Оказалось, что мутированный ген передается по наследству. В общем, это нормальный человек, но с некоторыми модификациями. Например, повышенная устойчивость к любым воздействиям, ускоренная реакция, крепче кости, все такое. Но главное не это. Собственно сам синдром состоит в том, что в нужный момент происходит некая трансформация и человек превращается в этакого супермена — становится нечеловечески сильным, ловким и метким. А еще чрезмерно агрессивным. Это как-то связано с выбросом адреналина и генетической памятью… Не знаю, я не медик. В первом поколении эта трансформация происходила управляемо. Во втором — только в состоянии стресса. Дальше — еще реже… Помнишь, я тебе говорил о своем прозвище? Один из детей чокнутого генетика потом стал писателем и написал несколько автобиографических вещей о себе и братьях. Вот его и звали Жак Ренар. Его главный герой — этакий обаятельный парнишка вроде меня, потому меня так и прозвали. А еще, по непроверенным данным, он мой дальний предок. Хотя, собственно, данные уже можно считать проверенными. «Синдром берсерка» у меня обнаружился.

Не знаю, где он был раньше. Со мной неоднократно случались такие неприятности, что любой другой давно бы трансформировался. Одного того, что произошло в Кастель Милагро, хватило бы. А у меня не получалось. Может, мешал страх? Так не должен бы, по идее, от страха люди обычно и трансформировались… Не знаю. И как это получилось, не имею понятия. Я стоял в своих цепях и прижимался к стенке. Глаза закрыл почти сразу, чтобы всего этого не видеть, но даже от того, что я слышал, волосы вставали дыбом. Особенно когда представлял себя на месте того мистралийца. Очень явственно представлялось, как меня точно так же нагнут и поимеют, попутно разрисовывая спину ножом, или еще что-нибудь не менее болезненное. А ведь иначе садисту не в кайф. Вот так я стоял, зажмурившись от страха, и вдруг почувствовал, как во мне закипает злость. Черт знает откуда она взялась, я никогда не умел злиться по-настоящему… Когда сплелись злость и страх, со мной что-то произошло. Я почувствовал в себе силу разорвать цепь и вырваться. А еще я ощутил желание убивать. Это было не умопомрачение, я полностью сознавал, что делаю, и прекрасно все помню, это было что-то… Я как бы стал другим. И больше ничего не боялся.