Ольга Николаева - Я иду искать

Игорь зацепил последний браслет за трубу, раздался щелчок. Сергей, словно очнувшись, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, изумлённо глядя на свои скованные руки, затем напрягся, натянув цепи — браслеты впились ему в запястья, труба, к которой он был прикован, дрогнула, удерживающие её скобы чуть подались, посыпалась пыль и цементная крошка. Макс отступил к тому месту, где уронил скальпель, лихорадочно осматривая замусоренный пол. Послышался тихий стон и металлический скрежет — ещё немного, и удерживающие трубу скобы не выдержат.

— Макс, скорее! — В голосе Игоря слышалось отчаяние.

Скальпеля нигде не было видно. Макс почувствовал вновь подступающий ужас. До него снова донёсся лязг наручников и скрежет металла о цемент. Он присел и в панике стал обшаривать покрытый окурками, обрывками бумаги и прочим мелком мусором пол. Подбежавший Игорь упал на колени рядом с ним и тоже стал беспорядочно шарить по полу. Внезапно Макс вздрогнул от боли и отдёрнул руку — в щели между рассохшимися половицами блеснул металл. Стараясь не думать об идущей из пореза крови, Макс схватил скальпель и бросился к прикованному вампиру.

— Макс, ради бога, скорее! — причитал Игорь. — Пожалуйста! Ну скорее!

Сергей сделал ещё одну отчаянную попытку освободиться. Браслеты наручников снова до кости врезались в запястья, но он не чувствовал этого, гораздо страшнее были тянущиеся к нему щупальца закатных лучей, впивающиеся в тело, высасывающие остатки сил. Не выдержав, он со стоном прислонился спиной к стене и закрыл глаза.

Макс застыл перед ним, в странном оцепенении глядя на измождённое, человеческое лицо, чуть вздрагивающие веки, сжатые в мучительной гримасе губы, прилипшие к вискам мокрые от пота тёмные пряди, мелкие красные брызги на бледной щеке. Он перевёл взгляд выше и тут же отвёл глаза, увидев под браслетами наручников кровавое месиво.

Сергей открыл глаза и Макс внутренне сжался от его взгляда, в котором не было ничего, кроме усталости.

— Не думал, что у тебя получится. — Голос звучал мягко и спокойно. — Теперь заканчивай то, что начал.

Макс не шевелился, понимая, что не сможет, ни за что не сможет сделать то, что собирался. Понимая, что, если и сделает, то не сможет с этим жить. Понимая, что проиграл.

— Ну что же ты? — Сергей слегка усмехнулся. — Решайся. На каждого хищника находится охотник, и это тоже закон природы. Решайся.

Максу показалось, что в тёмных глазах за завесой усталости мелькнула хищная искра, словно упавший на дно колодца солнечный луч вместо водяной глади осветил острые колья ловушки. Ловушка… Гипноз? Он знал, что не поддаётся гипнозу, но сейчас, глядя в кажущиеся бездонными глаза, действительно ощущал себя на краю колодца, заглядывающим в таинственную, зовущую пропасть. Но он чувствовал — вместо того, чтобы очертя голову броситься в эту манящую тьму, он может разглядеть в ней нечто, таящееся на самой глубине…

Они стояли друг напротив друга, и Игорю казалось, что оба находятся в каким-то трансе, что перед ним — лишь неподвижно застывшие оболочки, но где-то, возможно, в другом, непостижимом для него мире, между этими двумя происходит настоящий, решающий поединок. Два взгляда — два скрещенных клинка. Двое — друг напротив друга. Игорю всегда казалось дикой эта фраза — причём тут друзья? — но сейчас он вдруг подумал, что есть в ней какая-то правда, показывающая изнанку любой вражды, любого настоящего противостояния. Друг напротив друга. Внезапно Игорь поймал себя на мысли о том, как похожи эти двое. При всей разнице лиц в глаза бросалось непостижимое, но явное сходство. У обоих — резкие, волевые черты, жёсткие линии губ, пролёгшие от крыльев носа глубокие, хищные складки. Хотя раньше Макс не был таким, это Игорь помнил совершенно точно, и ему стало тяжело при мысли, что, даже если он выйдет из этой схватки победителем, цена, заплаченная им за победу, будет слишком высокой и, может быть, даже чересчур высокой для него. А если — нет? Если победителем окажется не Макс? Игорь до боли прикусил губу от стыда за эту мысль.

Внезапно он увидел, что выражение лица вампира неуловимо изменилось, в нём почувствовалось что-то, похожее на торжество. Мышцы на его руках напряглись, натянулись цепи наручников, послышался скрежет металла, и в этот момент Макс вскинул руку с зажатым в ней скальпелем, фонтаном брызнула кровь. По лицу Макса пробежала судорога и он снова вскинул руку… Игорь отступил, едва не споткнувшись, оказавшийся рядом Макс схватил его за локоть и потащил за собой — прочь из этой комнаты, прочь из этого дома.

Боли не было. Или он просто не различал её, потому что за века его тело забыло это ощущение, как и многие другие, свойственные человеку? Только мерные толчки в запястьях — это выходит кровь, сбегая вниз горячими струйками. Сколько ещё? Ему вдруг стало жгуче жаль, что этот прозрачный, влажный июньский вечер — его последний вечер. Жестокая ирония — до этого момента ему казалось, что подобные чувства остались где-то далеко, в той жизни, где не было ни чужой крови, ни чужого страха, ни его вечной охоты. Бегущие из вскрытых вен струйки казались всё горячее — это остывало его тело. Сколько ещё? Сколько раз можно вдохнуть запахи мокрой травы, остывающего после жаркого дня асфальта, едва доносящийся откуда-то безумный аромат цветущего жасмина? В мозгу всплыла неожиданная мысль, что он, оказывается, плохо знает собственную природу. Что станет с его телом, когда иссякнет вытекающая из перерезанной вены горячая струйка? Смерть? Но это тело умерло несколько веков назад и поддерживалось до сих пор лишь удовлетворением вечной жажды чужой крови. Тогда что? Разложение, гниение, рассыпание в прах? И он будет всё это ощущать? Или — нет? Но куда тогда денется его душа? Или… у вампира ведь не может быть души? Тогда что — воля, сознание… куда денется всё то, что позволяет ему сейчас думать, чувствовать, сожалеть, вспоминать? Куда? Он глубоко вздохнул и поднял взгляд на тающую полоску заката за окном. Последние лучи, безжалостно прорезающие тёмную зелень деревьев, на какой-то момент разбили окружающий мир на калейдоскоп искажённых осколков, однако он не поддался желанию закрыть глаза и осколки снова сложились в стройную картину: резные верхушки деревьев в прямоугольнике окна, только теперь он видел их сквозь влажный розоватый туман — глаза, несколько сотен лет не знавшие закатных лучей, не выдержали и кровеносные сосуды лопнули, в уголках глаз набухли тяжёлые капли. Через мгновение по щекам потекли горячие кровавые ручейки. Он попытался вспомнить, как видят закат люди, как видел его он сам когда-то — когда фраза «любоваться закатом» была и для него привычной, почти обыденной. Последний закат, после которого будет призрачно-светлая ночь, а потом — такой же мучительный рассвет. А дня, наверное, уже не будет.