Антон Мякшин - Домой, во Тьму

Николас смотрел и ничего не понимал. Он чувствовал, что по-настоящему растерян – кажется, впервые в жизни. У этого человека (человека ли?) вовсе не было лица. Гладкая серая кожа без каких-либо выпуклостей, лишь на месте рта крохотная сморщенная присоска. Двигаясь медленно и туманно, будто под водой, он снова взялся за нож. Срезая одежду с мертвого тела, лоскут за лоскутом, он все больше недоумевал. Это существо не имело половых органов, волосяного покрова, под серой кожей было плотно, будто туго набитая матерчатая кукла. На руках и ногах пальцы без ногтей удлинялись двумя дополнительными суставами.

Заметив, что мальчик с брезгливым ужасом смотрит на голую тварь, Николас мотнул головой:

– Глянь, что там, в повозке.

Мальчик с готовностью отвел глаза. Когда он поднялся на ноги, его шатнуло. Но в повозку он влез, не пререкаясь.

Ничего больше на теле существа не было. Только тряпки и ремни.. Меч валялся в стороне. Николас поднял его, внимательно осмотрел. Очень похож на оружие с Драконьих островов, только покороче. А вот рукоять удлинена, словно сделана специально для нечеловеческих ладоней этих существ.

Мальчик выглянул из повозки. Пот стекал по его лицу крупными каплями.

– Что там? – опуская меч, крикнул Николас.

– Мешок, – сглотнув, ответил мальчик. – Не могу вытащить. Очень тяжелый.

Пришлось Николасу лезть самому. Он выволок наружу небольшой, но действительно очень тяжелый кожаный мешок, разрезал шнурки на горловине.

В мешке оказалась металлическая шкатулка. Николас узнал ее. Под кованой крышкой в темной бархатной полости переливался сине-черным эльваррум: бабочка, цилиндр, подсвечник, кольцо и вилка. Пять предметов. Снизу шкатулка была испачкана в чем-то липком. Николас провел ладонью по днищу и сложенные щепотью пальцы поднес к лицу.

Кровь.

Он прыгнул в повозку, хлестнул вожжами битюга. Конь рванул с места, мальчика отбросило в угол повозки, но Николас не заметил этого. Он забыл про мальчика. Он думал только об одном:

– Катлина!

ГЛАВА 4

Обжорный тупик пылал. Оттуда, где был трактир Жирного Карла, поднимался столб черного жирного дыма. Стражники и жители близлежащих улиц не пытались тушить пожар. Во-первых, это было уже бесполезно, во-вторых… пропади пропадом эта клоака, из которой гниль и погань расползались по всему городу.

Николас стоял в толпе зевак, слыша, как приглушенно переговариваются горожане, как, не скрываясь, гогочут стражники. Время от времени поднявшийся ветер бросал ему в лицо клочья дыма, и Николас чувствовал на губах сладковатую копоть сгоревшей плоти.

…Ее не пытали. Ее убили одним ударом тонкого клинка в сердце. Она лежала на спине поперек постели – должно быть, поднялась навстречу убийцам. Удар был точен и силен. Николас очень надеялся на то, что Катлина не успела почувствовать боли. А дом и – в особенности – спальню он нашел разгромленными, разграбленными. Убийцы знали, что искать, но не знали – где. Не тратя времени на исследование интерьера, они просто разносили на куски все пригодное для того, чтобы что-нибудь прятать. Одежный шкаф с потайным отделением был разрублен. Оружие Николаса исчезло. Каменная гаргулья над камином – обезглавлена. Старик Питер умер, как и полагается умирать верным слугам: у порога спальни, с мечом в руках.

Когда в дом явилась городская стража, Николас сидел на постели, рядом с Катлиной. Мальчик-проводник стоял поодаль, у окна, с выражением оторопелого ужаса на лице, оглядываясь вокруг.

«Что он тут делает?» – рассеянно подумал Николас и в следующую секунду услышал, как стражники грохочут сапогами, поднимаясь по лестнице, и вяло подумал о том, что сейчас они бросятся на него, пытаясь скрутить, а ему придется убить их, всех до одного. Он прикрыл лицо Катлины сорванным пологом и прыгнул в окно. Мальчик прыгнул вслед за ним.

Гюйсте Волк – вот кто должен умереть сегодня, а не стражники! Но сначала пусть ответит на несколько вопросов.

Но и сюда Николас тоже опоздал. Тот, кто заметал следы, делал это умело.

– Глядите, добрые горожане! – заверещала вдруг какая-то старуха из толпы. – Вот этот-то, который стоит, он тоже оттудова! Я их всех знаю, мазуриков! Господа стражники, хватайте его!

Скрюченным пальцем она указывала на Николаса. Нет, кажется, не на него… На мальчика, стоящего рядом с ним. Ужаленный воплями старой ведьмы, он задрожал и прижался к Николасу.

Николас удивленно посмотрел на него, точно не узнавая.

Какой мальчик, откуда?.. Ах, да, проводник… Когда летели из дома Катлины сюда, он правил повозкой… Сам же Николас ему и велел. А он послушал… не сбежал, как вроде бы собирался вначале… Совсем обезволел от страха.

– Хватайте их, господа стражники! Они город хотели сжечь! Воры! Воры! Мазурики! У моей лачуги вся стена обуглилась, еще бы чуть-чуть – и сгорела дотла!

– Тебе бы не мешало погреться немного, старая ворона! – крикнул кто-то, и в толпе заржали. Но сквозь смех были слышны злобные голоса, и этих голосов становилось все больше:

– На костер его, братцы!

– В огонь, к остальным! А вон, гляньте, рядом-то с расцарапанной рожей! Хватайте и этого!.. Вон они, вон!.. Господин стражник, вы бы не толкали меня, а то я и сам могу толкнуть…

Стража, привлеченная шумом, пробивалась сквозь толпу ближе к Николасу.

– Ай, погибнем, сгорим все в геенне огненной! – истерично завыл кто-то. – Знамение-то было, люди добрые – ночь среди дня и звезда с неба! И чума от этого разошлась! И война братоубийственная разгорелась! Все как святые отцы говорили! Близок конец света, близко царствие Тьмы!

– На костер!

– Пусть Сатана сам спасет свое отродье!

Николас вздрогнул, поднял глаза, словно стараясь рассмотреть, кто выкрикнул последнюю фразу. От его взгляда попятились. Тогда он положил руку мальчику на плечо, повернулся и вместе с ним пошел прочь от пожарища.

Спустя час повозка, влекомая вороным битюгом, выехала за городские ворота на Верпенскую Императорскую дорогу. Повозкою правил мальчик. Николас сидел в полутьме, стараясь заставить себя думать хоть о чем-то. Но не мог. Саднили раны, полученные в подземелье, но и эта боль была недостаточной, чтобы отвлечь его от иной, внутренней боли, которую не залечишь никакими бальзамами. Он вынул из-за пазухи бумажный сверток. Бабочка посланника легла в шкатулку к другим пяти предметам из эльваррума. Николас бездумно вертел в руках бумагу.

«…Красной Свободы исходит из начала нечистого, дьявольского, прилагаю эти неопровержимые доказательства…» – мелькнула перед его глазами строчка.