Линн Рэйда - Смерть и солнце

Всадников, ехавших от леса, местные заметили еще издалека. Бывший в то время на дворе Дарнторн мельком взглянул на бледное и будто помертвевшее лицо сельского старосты, и сразу понял - дело дрянь.

Рикс, все еще возившийся в углу двора со своим идиотским самострелом, встал и подошел поближе. Льюберт ухватил его за локоть.

- Там такийцы! Надо сваливать.

- Что?.. - Пастух недоуменно распахнул зеленоватые глаза.

- Уходим, говорю! - Дарнторн уже тащил его с собой. Ограда у деревни, хвала Высшим, была невысокой, а местами просто обвалившейся. - Ты их накидки видел?.. Это "Горностаи". Они всех тут перережут.

Рикс остановился.

- Подожди! А как же раненые? И… все остальные?!

Дарнторн почувствовал неодолимое желание, не сходя с места, придушить своего старого врага.

- Что "остальные"? Чем ты им поможешь - тем, что дашь себя убить?.. Такийцев больше сотни.

Тут Дарнторн слегка преувеличил, но это было неважно. Для южанина с его нелепым арбалетом было бы достаточно и двух. А то и одного.

Но Рикс как будто бы не понимал таких простых вещей. Неудивительно - Льюс помнил, как глаза у его старого врага все время разгорались от любой возвышенной и патетичной дури. Например, от перспективы бесполезной смерти не пойми за что.

Глаза Дарнторна застилало странной пеленой. Льюберт смогргнул и ощутил, что с ресниц что-то капнуло. А потом еще раз. Только после третьей прокатившейся по носу капли Дарнторн наконец сообразил, что плачет.

Он уже не помнил, когда плакал в прошлый раз - но, кажется, ему тогда было лет десять.

…Брошенный первым такийцем факел прочертил широкую дугу и упал на соломенную крышу лазарета.

Скулы у "дан-Энрикса" побелели. Он попытался рывком взвести найденный арбалет, но, разумеется, не преуспел.

- Помоги мне!.. - прошипел Пастух. И, не услышав никакого ответа, обернулся.

Обнаружив, что его с Дарнторном разделяет уже почти дюжина шагов, "дан-Энрикс" растерялся.

- Ты куда? - спросил он совсем тихо. - Ты… Ты же не трус, Дарнторн!

Пастух смотрел на него с таким выражением, как будто бы действительно считал, что Льюс сейчас вернется - принимать участие в бездарной, никому не нужной схватке, которую они проиграли еще до начала. Дарнторну очень хотелось со всего размаха врезать энонийцу по лицу - и посмотреть, как брызнет кровь из сломанного носа. И одновременно он не мог отделаться от ощущения странной беспомощности. Хегг возьми этого Рикса, ну почему с ним всегда так сложно?..

- Пропади ты пропадом, Пастух! - процедил Льюберт с ненавистью. - Я с тобой вместе подыхать не собираюсь.

Он развернулся и, уже не думая о Риксе, бросился к спасительной опушке. Но успел преодолеть не больше двадцати шагов.

- Стой! - с бессильной злостью крикнул ему вслед Пастух. - Вернись назад, или я сам тебя убью.

Дарнторн посмотрел через плечо, и обнаружил, что "дан-Эриксу" каким-то чудом все же удалось взвести проклятый самострел.

Но останавливаться было глупо. Выстрелит ли Рикс - это еще вопрос, а вот вернуться - это уже несомненное самоубийство.

Льюберт отвернулся побежал дальше, ожидая, что его вот-вот прошьет насквозь короткий арбалетный болт. Он даже успел мысленно спросить себя, успеет ли он в таком случае хоть что-нибудь почувствовать, или просто споткнется на бегу и рухнет носом вниз?

Его так и тянуло обернуться и проверить, собирается ли Рикс стрелять. Но Льюберт запретил себе даже думать об этом. Только добежав до леса, Льюберт посмотрел назад. Но Рикса у ограды уже не было.

…Воспоминания были такими яркими, что Льюберт заскрипел зубами. Мутная вода, которую он горстями подносил ко рту, пахла болотной тиной, а на вкус была соленой, словно кровь. Этот противный, ржавый вкус преследовал его весь вечер и всю ночь - с того момента, как он наблюдал погром деревни, спрятавшись за деревом. Он видел, как из горящего лазарета бросились наружу все, кто еще мог держаться на ногах. И как шэддеры без особого труда справлялись с ранеными, большая часть из которых даже не имела при себе оружия. Глядя на это, Льюс так сильно стиснул зубы, что из прикушенной щеки потекла кровь, и во рту сразу стало гадостно и солоно.

А потом он еще раз увидел Рикса. Встрепанного, в выпачканной копотью рубашке, со сбившейся повязкой на руке. Пастух обогнул полыхающий, будто костер, амбар, и вылетел из-за него как раз наперерез такийцу в островерхом шлеме с белым гребнем. Тот только что поджег свой факел от горящих досок ветхого амабара, и намеревался бросить его на все еще не занявшуюся крышу соседнего дома. Увидев мальчишку, выскочившего буквально под копыта его лошади, такиец бросил факел и рванул из ножен меч. Клинок он обнажил быстрее, чем Дарнторн успел моргнуть - наверное, и в самом деле был хорошим воином.

Заметив взведенный самострел, такийец попытался поднять лошадь на дыбы и заслониться от выстрела, но Рикс опередил его.

Должно быть, Пастуху нечасто приходилось стрелять из арбалета. С непривычки рука энонийца дернулась и, вместо того, чтобы пробить нагрудник шэддера, стрела вошла под полукружья шлема нагорийского вельможи.

Когда такиец конвульсивно дернулся и запрокинулся назад, уздечка, которую он продолжал по инерции сжимать в руке, наверное, едва не порвала рот его лошади. Тяжелые копыта поднятого на дыбы коня мелькнули прямо у "дан-Энрикса" над головой. С такого расстояния Дарнторн не различил, куда пришелся сам удар, но видел, что южанин вскинул руки к голове, нелепо пошатнулся и упал, словно подрубленный.

А конь размашистой рысью помчался прочь от деревни, бросаясь из стороны в сторону и взбрыкивая, как любая лошадь, которая хочет избавиться от наездника. Убитый Риксом шэддер еще некоторое время болтался в седле, пока после очередного дикого прыжка черного жеребца не рухнул на траву. Льюберт следил за всем происходящим с каким-то тупым и мрачным безразличием, пока не осознал, что конь бежит в сторону леса, и, вне всякого сомнения, должен будет остановиться у опушки. Дарнторн еще никогда не видел лошади, которая по доброй воле стала бы ломиться через заросли барсучьей ягоды и тысячедорожника.