Матабар. II (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич Дрой
Павел поцеловал навершие треугольника, после чего поднялся и, все в той же тишине, прошел к трону. Развернувшись, он медленно опустился на него и, в то же мгновение, платиновый феникс над изголовьем взмахнул крыльями и вместе с пронзительным:
— Кья! — вспыхнул белым огнем.
Мифическая птица взмыла под свод зала, и, застыв там на долю секунды, рухнула вниз. С каждым мгновением все сильнее разгораясь, пока не обернулась блестящим огненным шаром, она вонзилась в голову Павла.
По легендам тот, кто не имеет законного права на престол, окажется мгновенно сожжен этим фениксом, но если претензия законна, то…
Секунда, другая и вот пламя, спрятавшее ненадолго лик Павла, рассеялось явив людям целого и невредимого Императора на престоле. А на его голове сложилась платиновая корона в форме сплетенных крыльев, внутри которых, как в стекле, порой можно было увидеть всполохи пламени.
— Да здравствует Император! — тут же загремел народ.
Взорвались аплодисменты, громовой лавиной забившись о стены зала.
Но на этом церемония не завершилась. Павел, задержавшись на троне всего на несколько секунд, снова поднялся на ноги и, вместе с женой и дочерью, начал идти сквозь зал.
Люди расступались перед ним, низко склоняя голову.
— Император, — шептали они в поклонах и книксенах.
А Павел шел вперед и рядом не было ни стражи, ни соглядатаев, лишь он один вместе с семьей. Без трости. Хромой и явно уставший, но, каким-то чудным образом, исходящее от него ощущение первобытной силы вовсе не стихало, а лишь нарастало.
Пройдя весь зал, он поднялся по ступеням, ведущим на балкон. Распахнул двери и вышел к народу. Площадь Царей застыла так же, как недавно застыли дворяне в зале. Арди чувствовал, как целое море людей, будто зачарованные, замерли каменными изваяниями и бесчисленное множество взглядов скрестились на пылающей короне.
— Народ мой! — голос Павла, явно усиленный магией, громом летел над площадью. — Братья и сестры! В этот день я перед вами! Солдат, отец, муж и лишь потом — Император нашей с вами родины! И я бы хотел вам, друзья мои, сказать, что с этого дня нас с вами ждет простое и светлое будущее, но это станет ложью! Нет, нас подстерегают трудности и опасности! Явные и тайные! Тяжелые и мимолетные! Нельзя забывать об этом, друзья! Но, так же, нельзя забывать и о том, что мы, народы Галеса, Арадира, Раниты, Атруа, Санаша, Эктаса, Отуркара, Элирилии и всех прочих, чьи гербы держит наш двуглавый феникс — все мы здесь, на своей земле. Все мы — народ Империи, связанные узами крови, общего прошлого и общего будущего! Все мы, как один, встретим все то, что уготовил нам день грядущий. Без страха! Без сожалений! С честью и высоко поднятой головой! И когда наши дети и наши внуки спросят нас об этих днях, мы будем с гордостью рассказывать о том, как сообща, рука об руку, строили для них новый светлый мир. Мир, в котором им не придется боятся, не придется голодать, не придется терпеть притеснений и унижений! Страну для каждого из нас! Такую, как завещал первый Император! Такую, что живет в наших сердцах! А теперь, нашим трудом, по́том и, если будет на то воля судьбы защитить Родину от врага, то и кровью мы новый мир построим ради них. Ради наших потомков! Но это завтра! А сегодня, друзья… братья… сестры… Сегодня празднуйте! Сегодня я обнимаю каждого из вас! Поднимаю бокал в каждом доме! Желаю счастья и процветания каждой семье! Ибо кроме нас самих, дорогие мои, у нас никого нет и не будет! Помните об этом! Во славу Империи!
— Во славу Империи! — грохнули тысячи глоток
— Во славу Империи! — повторил Павел, вздымая в небо кулак.
— Во славу! — ответили ему люди. — Во славу!
Ударили пушечные залпы, небо осветили десятки бутонов разрывающихся фейрверков и на миг ночь обернулась светлым днем, где сияние небесных взрывов сливалось с искрами из глаз десятков тысяч собравшихся на площади горожан. Их сердца стучали в унисон, а дыхание сливалось в потоке, способным остановить горные вихри.
Император Павел IV постоял еще несколько секунд на балконе, пока многочисленные вспышки камер, мерцавших среди толпы, выглядели неустанно зажигающимися, гаснувшими и вновь вспыхивающими звездами. Лишь через некоторое время Павел IV развернулся и направился обратно в зал, а камердинеры поспешили закрыть за ним двери балкона. Но даже так — внутрь прорывались ликующие крики и возгласы толпы, заглушавшие даже взрывы фейрверков.
Остановившись на лестнице. С женой по левую руку и дочерью по правую, Павел IV, наконец, позволил слугам накинуть ему на плечи царственную мантию, но от скипетра, древнего атрибута, принадлежащего первому Императору страны, отказался.
— Своим первым указом, как новый Император нашей страны, я велю. Майор Таверий Энский, — из толпы перед Императором вышел молодой мужчина лет тридцати, не старше. — За особые заслуги я присуждаю вам наследный титул барона, земли в губернии Лазурного Моря, а так же внеочередное звание генерала.
Народ зааплодировал, но не настолько искренне, как в момент коронации. Камердинеры вынесли перед правителем грамоту и ручку, которой тот поставил внизу размашистую подпись.
— Служу Империи! — вытянулся по струнке военный и, низко поклонившись, забрал грамоту.
— Давно пора, — Дэвенпорт шепнул на ухо Арди. — Энский, несмотря на относительно молодой возраст, невероятно талантливый полководец. Перечислять все его подвиги на границе это до утра не хватит. Но из самого громкого — он всего одной дивизией в двенадцать тысяч штыков, фактически без артиллерии, разбил тридцати тысячное племя Армондцев, взял в плен их вождя и…
— Потом, — шикнула Атура и потянула Ардана за локоть, прокладывая путь сквозь толпу. — Поспешим. Скоро очередь Арда.
В то время, пока они шли сквозь людскую массу, Павел IV продолжал издавать указы.
— Вторым указом я присуждаю орден Святого Георгина второй степени доктору баронессе Елене Кри, за выдающиеся исследования в области фармакологии, позволившим нам побороть эпидемию оспы. А так же вознаграждение в размере пяти тысяч эксов.
Краем глаза Ардан увидел немолодую женщину, едва-едва опустившуюся в легком в книксене и, со всеми теми же словами:
— Служу Империи! — она с благодарностью приняла грамоту, лакированную коробочку (видимо с орденом) и отошла в сторону.
— Третьим указом, я устанавливаю, что в срок до конца следующего года на южном и восточном побережье мы должны заложить три новые верфи. Две военные и одну гражданскую. На это будут выделены деньги из казны и привлечены строительные компании на конкурсно-контрактной основе.
Это заявление ни о чем Арди не говорило, но звучало, вроде как, серьезно.
— Четвертым указом, — продолжил Павел. — я дарую возможность избранникам Нижней палаты, после двенадцати летнего срока службы, в случае если за время их службы в Парламенте не было ни нареканий, ни взысканий, ни штрафов, получить возможность у аттестационной комиссии, которая будет создана не публичным указом, пройти государственный экзамен. В случае положительного результата, избранники смогут переизбираться, если на то будет воля граждан их губерний и уездов.
На этот раз далеко не все в зале аплодировали, а некоторые даже начали шептаться, но подобное, казалось, нисколько не волновало Императора.
— Мой пятый и последний на сегодня указ, — Ардан и сам не понял, как и когда Атура успела вытолкнуть его к лестнице. И юноша, внезапно, оказался перед Императором. На расстоянии вытянутой руки. Так близко, что мог разглядеть неглубокие морщины на его лице, несколько круглых шрамов от шрапнели на правой щеке, которые явно пытались скрыть пудрой, и проседь в ярко-рыжих, едва ли не огненных волосах. Необычное сочетание — карие, почти черные глаза и рыжие волосы. — Ард Эгобар, потомок Арора Эгобара, пособника Темного Лорда.
Зал снова погрузился в тишину. Настолько живую и плотную, что, казалось, руку протяни и сможешь её коснуться.
Арди, немедля, склонил голову. И не потому, что не мог сопротивляться воли Императора — мог, наверное. И не из-за этикета, а просто потому, что за эти неполные полчаса успел проникнуться уважением к Павлу IV. Что-то было такое в этом невысоком человеке, стоявшем перед ним. Что-то простое и искреннее. Что-то, способное подсказать юноше ответ на его вопрос — « А зачем?», но, увы, Арди не смог уловить мимолетное наитие.
