Олег Бубела - Везунчик

Да уж, не стоило забывать, что реальность куда тривиальнее. Сейчас я поражался тому, что даже не удосужился задуматься о целях эльфа. Ведь он оказался на Проклятых землях не просто так (с его мастерством найти более прибыльную и спокойную работу на территории Империи — раз плюнуть), и наверняка в его дальнейших планах появление ученика предусмотрено не было. Сейчас я понимал, какую глупость совершал, поворачиваясь к очнувшемуся эльфу спиной. Сейчас я осознавал, что даже если услышу положительный ответ на свое предложение, все равно не смогу в будущем доверять найденышу, поскольку ему ничто не помешает убить меня и забрать деньги…

Напрашивающийся вывод был однозначным — Ушастика нужно ликвидировать. И желательно прямо сейчас, пока он сыт (поскольку полный желудок замедляет реакцию) и не оправился от кровопотери. Других вариантов на горизонте не наблюдалось, поэтому, когда котелок опустел, я подхватил его, подошел к найденышу, забрал у него тарелку с ложкой и как бы невзначай поинтересовался:

— Что-то надумал?

Я намеренно оставил посуду в своих руках, чтобы ослабить бдительность эльфа. Отец рассказывал, что это отлично действует, поскольку многие уверены — чтобы бросить посторонний предмет, требуется какое-то время. А отсюда в корне неверный вывод: оружие быстрее выхватит тот, у кого руки ничем не заняты. И это вовсе не наивность, которая вызывает улыбку у тренированного человека, а нечто на уровне подсознания. И сейчас я решил воспользоваться этим простейшим приемом, чтобы без проволочек покончить с ушастым, пока он не успел достать припрятанное оружие (если оно вообще было). Метать ножи не хотелось — эльф вполне мог увернуться, поэтому я сделал ставку на один точный удар.

Ушастик внимательно посмотрел на меня, уже без всякого вызова во взгляде, и решительно заявил:

— Я согласен.

Поднявшись с дивана, он протянул свою руку.

Да, это был очень удачный момент. Мне нужно было разжать ладони, выхватить стальную полоску из наруча и полоснуть ушастого по горлу. Он бы не успел даже отшатнуться, а мне после удара оставалось лишь отскочить подальше, чтобы не запачкаться, и сделать на всякий случай контрольный бросок… Но вместо этого я вложил грязную тарелку в котелок и ответил крепким рукопожатием. Почему — не могу сказать. Да просто не знаю! Может, сработал рефлекс на традиционный земной жест, может, сбило с толку изменение поведения эльфа или еще что-то, но я сделал то, что сделал. Правда, когда пальцы Ушастика сжали мою ладонь, сразу об этом пожалел, поскольку понял: сейчас он может рвануть меня на себя, выхватить мой кинжал или один из ножей на перевязи, и тогда умереть придется мне.

Однако ничего из этого найденыш делать не стал. Он вцепился в мою руку, словно в спасательный круг и затянул песню на неизвестном мне языке, очень похожем на эльфийский. Я сумел разобрать в ней несколько отдельных фраз, слова в которых, хотя и были исковерканными, но оказались вполне понятными. Если собрать их воедино, выходило, что в данный момент эльф, призывая в свидетели богиню-Мать, брал себе ученика и клялся передать ему мастерство лесного стража. Это заявление так сильно ошеломило меня, что я напрочь позабыл о своих намерениях и тупо дожидался окончания странного ритуала.

Но одной песней дело не ограничилось. Как только отзвучала последняя строчка, вокруг наших кистей появилось странное свечение. Оно с каждой секундой делалось все ярче и ярче, а затем, будто живое, перетекло на запястья, сжалось, превратившись в сверкающие браслеты, и неожиданно вспыхнуло, ослепив меня. Потеряв возможность видеть, я ощутил резкую боль в том месте, где ранее находился этот живой свет, и попытался отдернуть руку. Однако эльф не дал мне этого сделать, он сжал пальцы так сильно, словно хотел переломать мне кости.

Пытаясь проморгаться, я выпустил котелок, с громким стуком упавший на пол, и схватился за рукоять кинжала, но извлекать его уже не стал, почувствовав, что боль начинает уходить. Когда же она превратилась в слабое жжение, а ко мне вернулась возможность видеть, эльф соизволил отпустить мою руку. Уставившись на многострадальную кисть, я обнаружил на ней татуировку — густую вязь мелких черных иероглифов, причудливым браслетом обернувшую запястье. Вспомнив, что только недавно видел весьма похожую татушку на шеи рабыни, я витиевато выругался на орочьем и перевел взгляд на Ушастика, физиономия которого выглядела весьма довольной, а на руке красовался аналогичный браслет.

— Так ты маг?

Мой вопрос был риторическим, поскольку теперь это было очевидно. А задал я его только потому, что внутри у меня кипела злость. Нет, не на эльфа, долгое время разыгрывавшего забавный спектакль, а на себя самого. Это надо же было додуматься — безо всякого принуждения сунуть руку в капкан! Болван? Согласен! Восхищался мощной регенерацией Ушастика, поражался количеству его амулетов, но так ни о чем и не догадался, хотя один только вид сожженных волков уже должен был натолкнуть меня на мысль о магии.

Сразу стало понятным отсутствие оружия у найденыша, его странное поведение, глупое обвинение в похищении и все прочее. Да ведь эльф все это время просто забавлялся, играя со мной, как кошка с мышкой! А когда ему надоело изображать клоуна, Ушастый воспользовался магией и… что-то сделал. Что именно — фиг его знает, но я подозреваю, ничего хорошего. Может, превратил меня в своего раба, а может, что похуже. Но самое обидное — я даже не сопротивлялся! Стоял и слушал странную песню, из последних сил надеясь на осуществление заведомо провальной затеи. Ну не дурак ли?

Однако мое самобичевание продолжалось ровно одну секунду. Когда она истекла, лицо эльфа неожиданно дрогнуло и претерпело удивительную трансформацию. Оно вытянулось от удивления, а сам Ушастик потрясенно выдохнул:

— А разве ты — нет?

Глава 29. Учитель и ученик

Не дожидаясь ответа, эльф выдал длинную матерную тираду, количество этажей которой я был не в состоянии подсчитать. И почему мне раньше казалось, что орочий язык является самым выразительным? Оказывается, эльфийский по части сокровищ матерного фольклора ему ничуть не уступает. Более того благодаря своим особенностям, он позволяет любой нецензурный загиб превратить в высокохудожественный образец изящной словесности, которым можно лишь восхищаться. Именно поэтому, дождавшись окончания воздуха в легких Ушастого, я констатировал:

— Хорошо сказал! Емко. А теперь можешь объяснить, что за украшение ты мне поставил?

Но эльф окинул меня полным злости взглядом, а потом как подкошенный повалился на диван, обхватил ладонями лицо и простонал: