Патрик Ротфусс - Страхи мудреца. Книга 1

В садах было на удивление тихо для такой теплой и славной ночи. Обычно даже в этот поздний час парочки бродили по аллеям и шушукались на скамьях в беседках. Интересно, куда они все подевались? На бал какой-нибудь или на торжественный прием?

Сады маэра были обширны, а извилистые дорожки и замысловатые живые изгороди заставляли их казаться еще просторнее. Мы с Денной брели бок о бок, слушая шум ветра в кронах. Казалось, будто мы с ней — единственные люди на свете.

— Не знаю, помнишь ли ты один наш давнишний разговор, — сказал я вполголоса, не желая нарушать тишину. — Мы тогда говорили о цветах.

— Помню, — ответила она так же тихо.

— Ты говорила, тебе кажется, будто все мужчины учатся ухаживать за дамами по одной и той же затрепанной книжонке.

Денна беззвучно рассмеялась — я это скорее почувствовал, чем услышал. Она закрыла рот рукой.

— Ой, а я и забыла! Неужели я действительно так говорила?

Я кивнул.

— Ты говорила, они все приносили тебе розы.

— И до сих пор приносят, — сказала она. — Скорей бы уж они добыли новую книжку!

— Ты просила меня выбрать цветок, который подошел бы тебе больше.

Она застенчиво улыбнулась.

— Да, помню. Я тебя испытывала.

Потом нахмурилась.

— Но ты меня перехитрил: ты выбрал цветок, о котором я даже не слышала никогда, не говоря уже о том, чтобы видеть.

Мы свернули за угол. Дорожка вела в темно-зеленый тоннель арки.

— Не знаю, успела ли ты увидеть их с тех пор, — сказал я. — Но вот он, твой цветок селаса.

Путь нам озаряли одни только звезды. Месяц был такой узенький, что его все равно что не было. Тьма под аркой была густой и непроглядно-черной, как волосы Денны.

Широко раскрыв глаза, мы напряженно вглядывались во тьму, и там, где звездный свет пробивался сквозь листву, видны были сотни цветков селаса, раскрывшихся в ночи. Аромат селаса был бы головокружителен, не будь он столь тонок.

— Ах! — вздохнула Денна, озираясь по сторонам. Тут, под аркой, ее лицо светилось ярче луны. Она раскинула руки в стороны. — Какие же они нежные!

Мы молча шли вперед. Повсюду лозы селаса оплетали решетчатые арки, цепляясь за дерево и проволоку, скрываясь от полуночного неба. Когда тоннель наконец закончился, снаружи оказалось светло как днем.

Молчание затягивалось. Мне наконец сделалось не по себе.

— Ну вот, теперь ты знаешь, какой он, твой цветок, — сказал я. — А то мне было жаль, что ты его никогда не видела. Селас довольно капризное растение, насколько я знаю.

— Тогда оно, должно быть, и впрямь мне подходит, — тихо ответила Денна, глядя себе под ноги. — Я тоже трудно пускаю корни.

Мы пошли дальше. Дорожка свернула, и арка скрылась за поворотом.

— Ты обходишься со мной лучше, чем я того стою, — сказала наконец Денна.

Я рассмеялся: что за нелепая мысль! Только нежелание нарушать царящую в саду тишину помешало мне от души рассмеяться. Я сдерживал смех как мог, аж с ноги сбился и даже споткнулся.

Обогнавшая меня на шаг Денна смотрела на меня, и на губах у нее играла улыбка.

Наконец я перевел дух.

— Это с тобой-то, которая пела со мной в тот вечер, когда я заработал дудочки! С тобой, которая подарила мне лучший подарок, какой я когда-либо получал!

Тут мне вспомнилось.

— А ты знаешь, — спросил я, — что твой футляр для лютни мне жизнь спас?

Улыбка росла и распускалась, точно цветок.

— Что, правда?

— Правда-правда! — сказал я. — Я даже и надеяться не могу обойтись с тобой так хорошо, как ты того стоишь! При том, чем я тебе обязан, это весьма скромная плата!

— Ну, по-моему, для начала и это неплохо.

Она взглянула на небо и глубоко вздохнула.

— Я всегда больше всего любила безлунные ночи. В темноте проще говорить, что думаешь. Проще быть собой.

Она пошла дальше, и я пошел рядом. Мы миновали фонтан, пруд, стену бледного жасмина, раскрывшегося в ночи. Миновали каменный мостик и снова очутились в лабиринте живых изгородей.

— Ты ведь мог бы обнять меня за талию, знаешь ли, — заметила она деловым тоном. — Мы гуляем в саду, совсем одни. При луне, какая уж ни на есть.

Денна смотрела на меня искоса, усмехаясь уголком губ.

— Это вполне допустимо, если хочешь знать.

Внезапная перемена ее настроения застигла меня врасплох. С тех пор как мы встретились в Северене, я ухаживал за ней безумно, безнадежно, но церемонно, и она старательно мне подыгрывала. Она отвечала любезностью на любезность, шуткой на шутку, игривой болтовней на болтовню — не как эхо, скорее подобно двум музыкантам, поющим дуэтом.

Но сейчас все было иначе. Ее тон был менее игрив, он сделался проще и прямее. Перемена была столь внезапной, что я не нашелся, что сказать.

— Четыре дня тому назад я подвернула ногу на неровной мостовой, — тихо сказала она. — Помнишь? Мы шли по Минсетову проезду. Я оступилась, и ты подхватил меня прежде, чем я поняла, что споткнулась. Я удивилась — как же внимательно ты за мной следишь, чтобы замечать такие вещи!

Мы снова свернули. Денна продолжала говорить, не глядя на меня. Голос ее был тих и задумчив, как будто она разговаривала сама с собой.

— Я почувствовала твои руки, такие надежные, ты поддержал меня. Почти обнял. Тебе было бы так легко меня обнять. Всего на несколько сантиметров дальше… Но когда я твердо встала на ноги, ты тут же отвел руки. Не колеблясь. Не медля. Ничего такого, что я могла бы неправильно понять.

Она хотела было обернуться ко мне, но передумала и снова опустила глаза.

— Это не так уж мало, — сказала она. — Кругом столько мужчин, и все они только и делают, что пытаются вскружить мне голову. И есть ты, который добивается ровно противоположного. Чтобы я твердо стояла на ногах. Чтобы не упала.

Она застенчиво, почти робко потянулась ко мне.

— Когда я беру тебя под руку, для тебя это как будто само собой разумеется. Ты даже накрываешь мою руку своей, словно затем, чтобы она не выскользнула.

Она говорила об этом как раз в тот момент, когда я это сделал, и мне стоило немалого труда довести жест до конца, так чтобы он не стал неуклюжим.

— Но и все. Ты никогда не заходишь дальше, чем надо. Никогда не давишь на меня. Знаешь, как это непривычно?

Мы посмотрели друг на друга, там, в тишине лунного сада. Я ощущал тепло ее тела, так близко она стояла, держа меня под руку.

Как ни неопытен я был с женщинами, этот намек мог понять даже я. Я пытался придумать, что сказать, но я мог только смотреть на ее губы. Отчего они такие алые? Даже цветы селаса выглядели черными в лунном свете. Отчего же ее губы такие алые?

И тут Денна застыла. Не то чтобы мы особо двигались, но в тот момент она окаменела и склонила голову набок, точно олень, пытающийся уловить еле слышный звук.