Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
— Здорова, господин. Дитя родила так же легко, как кошка котят.
Пестователь закусил губу, лицо его искривилось в странной гримасе то ли отвращения, то ли гнева или презрения. Он тут же приказал готовиться в дорогу и еще вечером отправился в Гнездо во главе огромного каравана возов, наполненных сокровищами Дунинов и жителей Познании. Обоз сопровождали две сотни лестков и пятьдесят людей Спицимира в черных плащах.
Дикие Женщины рожали быстро и без труда. Зифика ожидала супруга в своей комнате, вновь одетая в мужской костюм савроматской воительницы. Она была горда тем, что дает начало новой династии Пестователей. На грудь себе она повесила золотую пектораль королевы Айтвар, которую обнаружила в каком-то только лишь ей известном месте во время своего похода на Мазовию. На тщательно расчесанные волосы наложила она золотую повязку, в левой ее руке был золотой лук аланов, а в правой — серебряный щит. Рядом с Зификой стояла колыбель с младенцем. Зифика не ожидала каких-либо нежностей от Пестователя, она и не хотела его объятий и поцелуев. Одного желала — чтобы он взял дитя из колыбели, поднял вверх и дал ему имя, тем самым признавая своим сыном и наследником.
Даго вошел в комнату неожиданно, без какого-либо предупреждения от слуг. Красные сапоги и белый плащ были в грязи, потому что начались уже весенние оттепели, по дороге в Гнездо из-под конских копыт летела грязь. Лицо Пестователя было серым от усталости дорогой, а может и от злости. Лишь на голове неожиданно ярко горел золотой камень Священной Андалы.
Сразу же за Даго в комнату вошли Херим со Спицимиром, как будто бы Пестователь хотел иметь свидетелей собственной встречи с женой и сыном.
Он встал перед женщиной, широко расставив ноги, и заявил презрительно:
— Вижу, что ты жива и здорова, а это означает, что не родила мне великана. Обычная женщина, если сын ее великан, в родах умирает. Или ты считаешь, что эта держава нуждается в карликах? Только великан может и далее строить громадное предприятие, начатое мной.
Сказав это, Даго сплюнул жене под ноги, даже не глянув на колыбель.
Зифика побледнела, она, словно проглотив жердь, сидела в кресле, в левой руке держа лук аланов, а в правой — серебряный щит.
К ней подошел Херим и, утешая, произнес:
— Пройдет у него гнев, и тогда он признает сына своим…
Зифика сорвалась с места и закричала:
— Прочь!.. Все прочь от меня!.. Выметайтесь!..
А Даго сидел в своей комнате, выстеленной гуннскими коврами; он уже выпил полный кубок межа, но ни на миг не испытал успокоительного кружения головы. Слуги принесли ему еду, но он их выгнал. Есть ему не хотелось.
Перед наступлением сумерек пришли к нему Херим и Спицимир.
— Пестователь, — сказал Херим. — Зифика назвала своего сына именем Кир, и она просит разрешения уехать в Мазовию.
— Не позволяй этого, господин мой… — отозвался Спицимир. — Прикажи убить и ее, и ребенка.
Херим схватил Спицимира за плащ у шеи и начал им трясти:
— Спицимир, вечно не хватает тебе людской крови…
Спицимир оторвал пальцы Херима от собственного плаща, после чего положил ладонь на рукоять меча и повторил:
— Прикажи убить и ее, и дитя. Ради добра державы.
Даго бросил глиняный горшок в стену, так что тот разлетелся на десятки осколков. Затем вскочил из-за стола, смял в ладони посеребренный кубок для меда.
— Пускай едет, куда ее глаза глядят. Не желаю ее видеть, касаться ее, разговаривать с ней. И своего выродка тоже пускай с собой забирает.
Он бросился к двери, отталкивая по пути Херима со Спицимиром. Побежал в конюшню и сам оседлал белого жеребца. Вскочил на него и перед самым закрытием ворот крепости выехал галопом в посад, а потом и дальше — в поля и леса.
И как же долго он так скакал в наступающей темноте, все время галопом, как будто бы поток воздуха успокаивал разгоряченное гневом лицо? Бвл ли это только гнев, но, возможно, зависть и ревность? Авданец от семени Пестователя получил маленького великана, такой же маленький великан с кровью Даго имелся и в семействе Палуки. Это сын Авданца или Палуки, в конце концов, подвигнет на плечи творение Пестователя, раз он сам не оставит законного наследника. Даго хотелось кричать от отчаяния, только мчащийся воздух запирал дыхание в груди. Хотелось ему и плакать, но всякую слезу захватывал ветер и осушал глаза и щеки. Хотелось ему убивать, сечь мечом направо и налево, но вокруг был только снег с белыми латками тающего снега.
Так и летел, мчался Даго на белом жеребце, словно некий призрак из Страны Умерших, пока, в конце концов, Виндос не выдохся и с хрипом не упал передними коленями в болотистую землю. Соскочил с него Даго, и единственным существом, к которому испытал он любовь, был его конь. Увидал он пелые хлопья пены на теле Виндоса, поднял жеребца на ноги, и мокрые от пота бока начал оттирать своим белым плащом. А рядом находился какой-то дом, конюшня и мастерская колесника, поскольку перед ней стояло несколько возов и уже готовых колес, ожидавших, когда наденут их на оси.
Даго повел жеребца к постройкам, пинком открыл дверь в жилой дом.
— Эй, люди! Помогите мне осушить моего коня, поместите его в теплую конюшню.
Колесник уже спал. Но проснулся и начал зажигать факел. Даго продолжал оттирать своим белым плащом покрытые пеной бока Виндоса. Он даже не обратил внимания на громадного мужчину с длинными усами, который вышел с горящим факелом, затем помог завести жеребца в конюшню, где его накрыли попонами, чтобы не простыл он от весеннего холода.
— Плохо, господин мой, обошелся ты со своим конем, — укоризненно произнес хозяин. — Жеребец дорогой и красивый. Красивее его никогда не видел. Но и ты, господин мой, тоже нуждаешься в отдыхе…
Даго пошатнулся на ногах. Он был устал от поездки из Познании, остаток сил отобрала безумная скачка по полям и лесам. Он так и упал бы на пол, если бы колесник не схватил его в поясе и практически занес в теплую избу, где горели три каменные лампады, а громадная женщина, одетая только лишь в льняную сорочку, разводила огонь в печи.
Она поставила перед Даго кувшин с пивом и глиняную кружку. Но тот жадно пил прямо из кувшина, а они — колесник со своей женой — внимательно наблюдали за пришельцем. Догадывались они, что перед ними какой-то большой господин с блестящим камнем на белых волосах,
