Макс Фрай - Болтливый мертвец

«Хочешь страдать – марш в уборную, чучело!» – прикрикнул я на себя, когда угрюмое безумие попыталось было вернуться и испоганить чудесный вечер, который я решил провести в обществе Меламори. Эта выходка повергла в восхищение не только мою прекрасную спутницу, но и пару дюжин прохожих: я несколько увлекся внутренней борьбой и умудрился произнести сей сакраментальный афоризм вслух, в самом центре оживленной улицы Медных Горшков. С другой стороны, надо же хоть иногда приносить радость людям!

Конечно, мне еще не раз пришлось бороться с приступами глубокой печали, здорово похожей на отвратительные ощущения, которые я испытываю, вставая на след мертвеца. Но из этих схваток я всегда выходил победителем, а печаль отступала. С каждым разом она отходила на шаг дальше, и я имел все основания надеяться, что настанет день, когда она окончательно скроется за горизонтом…

Джуффин наблюдал за моей борьбой со сдержанным любопытством, но не вмешивался. О «Книге Огненных Страниц» мы с ним больше не говорили. Эта тема была закрыта раз и навсегда – по крайней мере, мне так казалось.

Но однажды, уже в начале зимы, несколько дюжин дней спустя после самого странного и неприятного из моих приключений, мне довелось снова услышать имя Великого Магистра Ордена Белой Пяты Дрогги Аринриха – на сей раз из уст сэра Лонли-Локли. К этому времени я настолько оклемался, что даже не сразу вспомнил, кто он, собственно говоря, такой, этот Магистр Дрогги.

Мы с Шурфом сидели в его саду, благо день выдался солнечным и на редкость теплым. Даже ветер, дувший с Хурона, на берегу которого стоит дом моего друга, приносил не холод, а приятную свежесть. Мохнатый умник Дримарондо уютно устроился в ногах у своего покровителя и внимательно слушал его продолжительные пассажи о древней и современной поэзии Угуланда. В глубине души я был уверен, что пес понимает мудреные рассуждения сэра Лонли-Локли о литературе куда глубже, чем я: порой он отпускал такие комментарии, что мне становилось неловко за собственную поверхностную образованность!

– Поэты древности в отличие от современных редко создавали больше дюжины стихотворений в течение своей долгой жизни, – говорил Шурф. – Оно и понятно: все они были отменными магами и не любили растрачивать себя на пустяки. Поэтому за каждым поэтическим произведением тех времен непременно скрывается целая Вселенная, наполненная чудесами – нередко опасными для того, кто неосторожно разбудит задремавшие строки…

– Грешные Магистры, Шурф, да твое выступление записывать надо! – в очередной раз восхитился я.

– Хочешь – записывай, я не возражаю, – невозмутимо откликнулся он.

– Не буду я ничего записывать, обойдешься. Ты принял обыкновенный комплимент за конструктивное деловое предложение! – фыркнул я.

– Тот же Дрогги Аринрих, создатель «Книги Огненных Страниц», которую ты однажды обнаружил в своей библиотеке, – хладнокровно продолжил Лонли-Локли, – был одним из величайших поэтов своего времени. А ведь он написал всего несколько стихотворений. Есть версия, что его печально знаменитые «Книги Огненных Страниц» – всего лишь драгоценная оправа для стихотворений Магистра Дрогги…

– Как это? – насторожился я.

– Считается, что в каждую из книг он заключил одно свое стихотворение, – объяснил Шурф. – Книга сама решает, какую историю рассказать своей жертве, но с одним условием: перед тем как умереть, читатель непременно услышит стихи Магистра Дрогги. Он был очень высокого мнения о своих поэтических способностях и искренне полагал, что делает своим будущим жертвам великие дары, за которые не грех и жизнью расплатиться… Признаться, я не разделяю его точку зрения, но по-человечески Магистра Дрогги можно понять.

– Думаешь, можно? – недоверчиво переспросил я. – Видал я поэтов с манией величия, но чтобы настолько…

– К счастью, теперь стихи Дрогги Аринриха можно прочитать, не расплачиваясь за это жизнью, – мечтательно добавил Шурф. Кажется, он совсем меня не слушал. – В этом есть и моя заслуга, – неожиданно признался он. – По мере того как «Книги Огненных Страниц» одна за другой оседали в хранилище Холоми, я сам переписывал оттуда стихи и передавал их профессорам литературы Королевской Высокой Школы, которые занимаются составлением антологий древней поэзии. В моем столе хранятся их письма с выражениями признательности. Честно говоря, Макс, я горжусь тем, что причастен к столь замечательному делу, как поиск забытых имен и утерянных строк наших мертвых поэтов… Стихотворение, которое я нашел в твоей книге, стало девятым по счету, и я думаю, оно – последнее.

– Стихотворение, которое ты нашел в моей книге? – До меня наконец начало доходить. – А не песня о пустом сердце, часом?

– Может быть, и песня, – пожал плечами Шурф. – Когда я изучал книгу, я не находился под воздействием ее чар, поэтому музыки не услышал…

– Зато я ее слышал, – проворчал я. – И ревел, как корова! Гениальный замысел, надо отдать должное его автору: сначала довести человека до ручки, внушить ему, что он навсегда потерял все, что ему было дорого, начиная с себя, любимого, а потом добить несколькими простенькими зарифмованными строчками – тут не захочешь, а зарыдаешь! Хорошо, что там было всего два куплета, а то я наверняка начал бы биться головой о мостовую, в полном соответствии с авторским замыслом!

– Там было не два, а три куплета, – возразил Лонли-Локли.

– Да? – удивился я. – Ну, значит, между вторым и третьим была очень длинная пауза, и ты успел вовремя вытащить меня из этого литературного кошмара…

– Хочешь узнать, как заканчивается это стихотворение Магистра Дрогги Аринриха? – спросил Шурф.

Я был не уверен, что мне действительно этого хочется. Но легче одной рукой повернуть вспять торпедный катер, чем остановить сэра Лонли-Локли, вознамерившегося во что бы то ни стало осветить жизнь ближнего своего благодатным лучом угуландской поэзии!

– Я прочитаю его для тебя, а ты постарайся не цепляться за свои неприятные воспоминания. Просто слушай и наслаждайся, – торжественно сказал он.

Надо отдать должное сэру Лонли-Локли, он умеет читать чужие стихи, как свои собственные: не актерствуя, а отдаваясь внутреннему чувству ритма, так что его тихий голос завораживает и незаметно уводит в сторону от тропы, истоптанной усталыми ступнями миллионов людей, как ритм шаманского бубна.

О чем ветер поетВ пустом сердце моем?О том поет, что огоньСжег все в сердце моем…О чем ветер поетВ пустом сердце моем?О том, что вечный ледСковал сердце мое…О чем ветер поетВ пустом сердце моем?О том, что пламя и ледВместе в сердце моем.

– Пламя и лед, – эхом повторил я. – Да, это единственный стоящий выход… Спасибо, Шурф, мне действительно следовало услышать последние строчки.