Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

Открывшееся поле обзора не проясняло ничего, и поэтому через полминуты дверь была приоткрыта еще на несколько миллиметров, и еще, и еще, пока в образовавшуюся щель не смогла просунуться и повертеться по сторонам голова замирающего от страха и любопытства Ништяка.

В комнате было пусто. Кровать стояла не расправленной, свечи – не зажженными, ужин – не съеденным.

Колдуна не было.

Через десять минут дворец напоминал растревоженный муравейник, если бы в мире существовал муравейник с муравьями-зомби, бестолково шарахающимися из конца в конец своего обиталища, сталкиваясь друг с другом, роняя вещи, непонятно как и зачем оказавшиеся у них в руках, налетая на косяки и стены и не замечая этого, поглощенные одним стремлением – зачем-то найти какого-то Чернослова.

Когда пришло известие о том, что из окна темницы царской семьи болтается веревка, а самих их там и след простыл, Ништяк пришел к вполне логичному выводу, что они сбежали, захватив с собой его величество в заложники, и отдал приказ перевернуть вверх дном не только весь дворец, но и весь город, если понадобится, и сам лично возглавил поиск[29].

День с утра обещался быть хорошим, ясным, хоть и слегка прохладным – ну, так что тут возьмешь – осень…

Гости на свадьбу Аленки – дочери шорника Данилы стали прибывать загодя. Все знали, что у хозяина характер щедрый, особенно когда дело касалось выпить так, чтобы супружница его Саломея не могла придраться. А как тут придерешься, коли такой день стоит на улице – день свадьбы единственной дочери, и не абы за кого выходит, а за кузнеца Семена, парня справного, работящего и малопьющего. За такое дело сам Бог велел перед началом пира пропустить по чарочке по маленькой, да не по одной. Супротив такого повода даже ревнительница трезвости женка его повитуха Саломея не сможет ничего возразить и при всем желании.

Узурпатор – узурпатором, а жениться-то ведь все равно надо!..

Столы спозаранку вытащили во двор и накрыли белеными скатертями – хоть и к бабке не ходи, усвинячат их гости дорогие так, что только выбросить после пиршества останется, а положение обязывает[30]. Скамеек не хватало, поэтому просто ставили две тюльки и клали на них гладко струганные доски – ни сучка, ни занозки – присаживайтесь, гостеньки.

И гости не заставили себя ждать.

За полчаса до срока пришел сосед напротив бондарь дед Афоня со старухой своей, принесли набор кадушек для солений. Кадушечки – загляденье, картинка, свежим деревом пахнут за версту, обручами блестят, как царские дружинники кольчугой на параде – как за такие не выпить?

Выпили.

Почти сразу за ними явились соседи справа Заковыкины, все десять человек, привели на веревочке телушку. Если не обмыть – не ко двору придется, это все знают, даже Саломея.

Выпили.

Через пять минут прибыли Саломеины родичи – брат с семьей и три сестры – старые девы, все с подарочками – кухонной утварью: котлы, сковородки, миски, тазы медные – варенье варить. Как тут не обмыть? Тут и сама Саломея присоединится.

Выпили.

Еще через минуту – стук да звон у ворот – подъехали дальние Данилины родственники из деревни – дед Назар с бабой Любой, привезли бочку огурцов соленых, бочку капусты квашеной с яблоками и клюквой, бочонок груздей, жбан браги – какой лукоморец откажется сходу продегустировать и бражку, и закуску?

Выпили…

К началу праздничного пира гости уже сидели за столом веселые, раскрасневшиеся, перезнакомившиеся и перебратавшиеся, распевая от всей лукоморской широкой души песни под гармошку, балалайку и ложки приглашенных соседями справа в качестве подарка молодым артистов из самого государственного академического оркестра.

Гулять – так гулять.

С продолжением пира на музыку и песни начали сходиться все соседи, кто и не был приглашен, и скоро новых гостей без своих скамеек и столов пускать на двор перестали – угощения и вина всем хватит, а садиться, извиняйте, некуда – не дворец, чай.

Поэтому когда ворота в очередной раз без стука распахнулись, все, не оглядываясь, дружно и весело закричали:

– Скамью с собой несите! Некуда садиться!

Ответом им было злобное:

– Ишь, распелись! Что за сборище? Кто разрешил?

Гости и хозяева обернулись и подавились песней: в ворота вваливалась вооруженная до зубов, хмурая и воинственно настроенная толпа – трое черносотенцев и два десятка пустоглазых дружинников, возглавляемых лейтенантом Ништяком.

Кулаки и зубы сжались сами собой, но благоразумие в этот раз пересилило. Против лома нет приема.

– Так ить свадьба у нас, боярин! – с чаркой в одной руке и с соленым огурцом – в другой поднялся с лавки Данила, пряча недовольную гримасу в бороде. Коли принесла уж их нелегкая в такой-то день, то, хошь – ни хошь, а придется угощать. Хоть и оккупанты, и мерзавцы, и негодяи, а все одно ведь живые люди. Ежели к ним без уважения, рожу воротить, то по роже-то и получить недолго…

– Что еще за свадьба? – фыркнул Ништяк.

– Дочерь моя замуж выходит, а жених не парень – золото! – ткнул огурцом в раскрасневшегося от вина и похвалы Семена хозяин. – Кузнец – молодец! Потомственный! Проходите, служивые, гостями будете! Саломея, тащи еще от Заковыкиных посуду, гостеньки дорогие – двигайтесь, не сидите, как прилепленные – солдатиков посадить надо!..

– Мои солдаты со всяким сбродом не едят, – высокомерно окинув разношерстную компанию холодным взглядом, кинул небрежно лейтенант. – Обыщите этот дом и двор. Осмотрите всё! Не пахнет ли тут заговором…

– Да ты чего, боярин, какой заговор?!.. – с искренним удивлением загомонили мужики[31].

– Свадьба тут у нас!..

– А мы все гости будем!..

– Вот тебе невеста…

– А вот и жених, все как есть!..

– Жених? – задумчиво прищурился Ништяк. – А почему не в руднике? Разве вы не знаете, что указ царский был – всем здоровым мужикам отправляться на работы в рудник? И вон тот тоже не хилый. И тот тоже. И этот – харя кирпича просит… А вон ты? В синей куртке? Морду наел шире плеч, а указ царский тебе не указ?

– Так это наш жених и есть!

– И что? – не понял логики Ништяк.

– Да какой же он здоровый? – встрепенулся Данила под взглядом затихших в ожидании исхода гостей и встал на защиту зятя. – Он самый что ни на есть больной. Вот, смотри! Семен, доставай!

И, вырвав из рук зятя испещренный какими-то каракулями кусок бересты, он победоносно сунул его под нос лейтенанту.

– Что это? – брезгливо сморщившись, отшатнулся тот.

– Филькина грамота, – радостно объявил Данила. – От самого знахаря Филимона Костыля. Что Семен шибко болен, и на тяжелые работы ему ни в коем разе нельзя. Мы ее вашему рекрутеру показывали – он нашего Семена и не взял.