Гай Кей - Львы Аль-Рассана

«Неправильно для женщины любить двух мужчин?» — спросила она прошлым летом, в темноте, у реки.

Не отрывая глаз от равнины внизу, Миранда скрестила на груди руки, словно что-то крепко прижимала к себе. Джеана видела у Родриго точно такой же жест, год назад, в залитой луной Орвилье. «Интересно, — подумала она, — если бы у них с Аммаром было достаточно времени, у них тоже появились бы общие жесты, как этот? И появился бы у них ребенок, которого можно любить так сильно, как стоящая рядом с ней женщина и мужчина внизу любят своих сыновей?»

«Времени никогда не будет достаточно», — сказала она тогда Аммару.

Глядя в сторону солнца, она увидела, как Родриго сделал обманное движение, а затем опустил с силой свой меч слева, и как Аммар парировал удар своим мечом, движением, безупречным, как шелка Хусари, как строчка стихотворения, как доброе вино на исходе дня. Он плавно перевел парирующий удар в разящий, идущий понизу, и Родриго, быстрый, как сон охотничьего кота, опустил свой щит и отразил его.

Оба воина сделали шаг назад. Они стояли и смотрели друг на друга из-под шлемов, не двигаясь. Началось. Джеана закрыла глаза.

Войска тяжело загудели: то был жаждущий, настойчивый, подстегивающий звук.

Снова открыв глаза, Джеана увидела, что Хусари подошел и стоит рядом. Он плакал, не таясь и не притворяясь.

Она взглянула на него, потом молча отвела глаза. Она боялась заговорить. Она себе обещала. Поклялась, что не будет плакать. Пока все не закончится. Пока время не убежит от них, как те кони на равнине.

Они ни в чем не уступали друг другу. Оба они всегда это знали. В каком-то смысле, то крайнее напряжение сил, которое сейчас требовалось, чтобы выжить, играло положительную роль: оно не пускало в душу печаль, которая лишала сил.

У него имелись причины остаться в живых. На вершине холма к востоку ждала женщина. Там была любовь. Он с трудом отразил низкий удар и одновременно сделал выпад вперед — что очень трудно, — и этот выпад был элегантно отбит. Такого искусного мастера меча он еще никогда не встречал. Не встречал равного себе. Можно ли это назвать танцем? Следует ли им заключить друг друга в объятия? А разве они уже не танцуют?

Здесь необходимо передать руководство телу, которое действует быстрее мысли. Движения, которые невозможно даже вообразить, расплывчатое мелькание встретившихся клинков. Разум парил где-то сверху, вне досягаемости, кроме тех случаев, когда он что-то замечал. Слабость, неуверенность.

Никакой неуверенности здесь, в красном свете заката. Он и не ожидал ее встретить.

На вершине холма стояла любовь.

Давным-давно, на службе у Рагозы, они выманили старого бандита ибн Хассана и вынудили его устроить засаду на отряд, везущий дань, а потом ее отобрали. Однажды ночью у походного костра Джеана спела им песню киндатов:

— Кто знает любовь?Кто скажет, что знает любовь?Что есть любовь, скажи мне!

— Я знаю любовь, —Говорит мне малышка одна, —Любовь подобна высокому дубу.

— Почему же любовь подобна высокому дубу?Скажи мне, малышка, ответь!

— Любовь — это дерево то,Что желанное дарит укрытиеОт солнца и бурь.

Он внезапно споткнулся под натиском атаки и отступил назад; выругался, когда почувствовал, что падает. Слишком он невнимателен, позволил себе отвлечься. Он ведь видел этот камень и думал о том, как его использовать.

Отчаянно извернувшись, он бросил щит за спиной ремнем вверх и свободной левой рукой остановил падение, упершись ладонью в траву и одновременно подняв меч, чтобы блокировать нисходящий удар противника и отбить его.

Он перекатился в сторону под тяжестью этого удара, попал в нужное место, поднял свой щит и снова вскочил на ноги, не прерывая плавного движения. Как раз вовремя, чтобы отразить второй быстрый удар. Потом упал на одно колено и нанес рубящий косой удар, молниеносный, за гранью своих возможностей. Ему почти удалось прорвать оборону, он чуть было не вонзил меч в противника. Но не вонзил. Их силы равны. Они оба это всегда знали. С первой встречи в Рагозе. В саду с укрощенным потоком.

— Кто знает любовь?Кто скажет, что знает любовь?Что есть любовь, скажи мне!

— Я знаю любовь, —Говорит мне малышка одна,Любовь подобна цветку.

— Почему же любовь подобна цветку?Скажи мне, малышка, ответь!

— Любовь — тот цветок,Что отдаст свою сладость до каплиПеред тем, как погибнет.

Ему пришла в голову мысль, что было бы хорошо положить оружие на потемневшую траву. Уйти прочь от этого места, от того, что их вынудили делать, мимо руин, вдоль реки, в далекий лес. Найти лесной пруд, омыть раны и выпить прохладной воды, а потом сесть под деревьями, в защищенном от ветра месте, и помолчать, глядя на опускающуюся ночь.

Не в этой жизни.

Тут он придумал, как можно использовать щит.

Было бы гораздо лучше, если бы она могла ненавидеть человека, который пытается убить Родриго. Но именно этот человек предупредил их и тем самым спас жизнь Диего. Он не обязан был этого делать. Он был ашаритом. А теперь командовал их армией, стал каидом.

Но она никогда, никогда не слышала, чтобы Родриго говорил о другом человеке — даже о Раймундо, который уже давно умер, — так, как он говорил об Аммаре ибн Хайране во время только что закончившейся долгой зимы. Как этот человек сидит на коне, как владеет клинком, луком, как разрабатывает стратегию, шутит, рассказывает об истории, географии, о свойствах хорошего вина. Даже о том, как он пишет стихи.

— Стихи? — переспросила тогда Миранда голосом, полным самого едкого сарказма.

Родриго нравилась поэзия, он чутко улавливал ее. Она — нет, и он это знал. Он подшучивал над ней, читая ей отрывки любовных стихов в постели. Она накрывала голову подушкой.

— Ты влюблен в этого человека? — спросила она однажды мужа этой зимой в Фезане. По правде сказать, она ревновала довольно сильно.

— Наверное, в каком-то смысле, — через секунду ответил Родриго. — Правда, странно?

«В действительности это было не так уж странно», — подумала Миранда, стоя на холме у Силвенеса. Низкое солнце теперь мешало видеть этих двоих. В какие-то моменты ей было сложно различить их. Она думала, что узнает Родриго рядом с любым другим мужчиной на свете, но теперь он был в доспехах и очень далеко — движущаяся тень на фоне красного света. И оба они сходились, кружились и вертелись очень близко друг от друга, потом расходились. Легко было перепутать их во время этих движений, ведущих к смерти.