Кейт Эллиот - Дитя пламени

Ярость жалобно завыла, следуя за Адикой. Но Алан не мог уйти, не сказав Хехоянах, что она не одинока в своей вере.

— Пожалуйста, скажи ей, что я знаю этого Бога. Это тоже мой Бог. — Он нарисовал круг на груди, пальцы быстро вспомнили давно забытое движение.

Хехоянах громко вздохнула. Она страстно что-то начала говорить, и, когда Хани ответил ей, ее лицо на мгновение озарила бледная улыбка. Она наклонилась и коснулась одной ступни Алана, затем приложила эту руку к сердцу и дотронулась до лба, склонившись, будто выражала ему свое почтение.

Лишь однажды простые люди кланялись ему — когда он был наследником графства Лавас.

Алан отпрянул назад, споткнувшись о скалу.

— Нет, прошу тебя, — заговорил он на вендийском, — не выражай своего уважения тому, кто не заслуживает этого. Во мне ничего не осталось от той прошлой жизни. Это грех — хвататься за то, что было запретно для меня, чего я никогда не мог взять.

Словно смутившись, она набросила на лицо покрывало. Хани выглядел так, будто не знал, смеяться ему или плакать, — такое странное выражение появилось у него на лице.

— Хехоянах сказала, что по этому знаку можно узнать посланца Бога. Она просит прощения, что сразу не увидела свет Господа на твоем лице. — Понизив голос, он обратился к Алану и выглядел в этот момент, словно тщеславный принц, выражающий сочувствие своему знатному другу, обсуждая непостижимость женской натуры. — Ты знаешь, о чем она говорит, мой друг? Она немного сумасшедшая, с тех пор как вернулась сюда из дома, куда ее отправили на воспитание.

Все это время, которое он провел с Адикой, он плыл по течению, подобно упавшему листу, подхваченному водным потоком, наслаждался маленькими радостями каждого нового дня. Сама жизнь дает так много поводов для радости.

Но он видел и другую сторону бытия — смерть, и жизнь выглядит намного лучше.

— Не нужно насмехаться над ней, — мягко сказал он. Алан взял ее за руку и поднял ее. В глазах ее блестели слезы, переливаясь в неясном свете. Все лицо ее было закрыто покрывалом. — Иди с Богом. И ты обретешь мир.

Алан и Хани вышли из залов, окрашенных в красный цвет, и оказались в длинных коридорах, освещенных неясным светом горящих керамических шаров. Через несколько поворотов они заметили Двупалого, Адику и Лаоину на распутье, где проходы пересекались друг с другом, факелы и некоторые вещи лежали, аккуратно сложенные на земле: мешок с различной едой, четыре бурдюка с водой, пара обуви, накидка из полосатой ткани, которую надел Двупалый, и вырезанная палочка длиной с руку Адики.

— Идемте, идемте, — раздался нетерпеливый голос Двупалого. Хани встал на колени, чтобы получить благословение святого человека, после чего уважительно поклонился Адике. Он попрощался с Лаоиной — краткий ритуал, особенный для Блуждающих, и наконец повернулся к Алану.

— Надеюсь, я могу называть тебя другом.

— Конечно, друг мой.

Они пожали друг другу руки. Хани развернулся и поспешил прочь.

— Не бойся.- Двупалый снял покрывало с головы, вглядываясь в проход.

В полной тишине они шли по темному тоннелю. Единственный, едва уловимый свет исходил от накидки Двупалого, светлые полосы фосфоресцировали в темноте. Но сверкала не ткань; это был иной свет, иллюзорный и призрачный, словно лучи солнца проникали сквозь камень и освещали сложную паутину, сплетенную где-то глубоко в подземном мире. Свет от накидки отражался на каменных стенах тоннеля, казалось, будто какое-то огромное существо, созданное из бледного огня, движется вместе с ними по проходу.

Он облизал пересохшие губы. Неужели такое тепло исходит от светящихся полос ткани, или они приближаются к чему-то очень горячему?

Тоннель резко повернул направо и начал уходить глубоко вниз, затем внезапно вверх, как вдруг на них пахнуло сильным жаром. Двупалый вытащил из рукава золотое перо, которое ярко освещало малейшие изъяны на его руках — белый шрам, появившийся на месте отсутствующих пальцев, сети морщинок, которыми были испещрены его ладони, мозоль на указательном пальце, фаянсовое кольцо на среднем пальце правой руки, — и пришел им на помощь.

Он поднес перо к губам и мягко подул. Мелодия, звуки которой раздавались из пера, не была музыкой, не была похожа даже на звук человеческого дыхания, она была подобна шепоту солнечных лучей, пересекающих на рассвете вершину холма, что-то неуловимое, неподвластное пониманию. Из залов, находящихся впереди, послышался ответный шепот. В это мгновение резкий крик оглушил их. Горе и Ярость жалобно заскулили и прижались к ногам Алана.

Крик больше не повторился. Огромная птица прошелестела над ними крыльями, растворившись в темноте, постепенно все звуки стихли.

Двупалый повел их вперед.

Они вышли в узкую пещеру. Столбы вырастали из земли, словно подставки для дротиков, и множество их свисало сверху. Вокруг блестели серебро и пирит, переливаясь желтыми и зелеными цветами, и длинные полосы прозрачной пены казались струями застывшего водопада. Пещера сверкала от яркого света, исходившего от феникса, который сейчас устроился в своем гнезде и тихо спал.

Быть может, он просто казался таким большим, словно дом, из-за маленьких размеров пещеры. У него была голова, клюв и тело огромного орла. Все его перья переливались ярким блеском, только на хвосте они сияли изумрудно-зеленым светом, здесь перья выглядывали из-под полураскрытого опахала и каждое из них было отмечено рисунком в форме глаза: все они были сейчас закрыты. Гнездо феникса было свито из травы и тростника, кусочков одежды и выбеленных костей. Некоторые из костей были человеческими. Под его огромным телом корчились и извивались слепые змеи, угрожающе шипя.

Чтобы пересечь комнату, они должны были пройти мимо феникса.

Алан мягко взял собак за уши и развернул их мордами к себе.

— Идите с Адикой, — произнес он тихим голосом, звуки которого заглушало шипение змей.

Они осторожно прошли вперед между каменными столбами. Множество ненужных вещей валялось на полу: камни, соломенные лапти, кусочки досок, копье, подпаленный кожаный шлем, пустой кожаный мешок, прекрасные ожерелья и браслеты поблескивали потускневшим золотом. Когда он прошел достаточно, чтобы в случае пробуждения феникса отразить его нападение, он махнул остальным. Шипение змей становилось все громче, и, несмотря на то что глаза феникса все еще были закрыты, перья на его хвосте медленно начинали распушаться. Полдюжины глазков на его хвосте уже приоткрылись.

Те глазки действительно раскрылись, наблюдая за тем, как незнакомцы проходили мимо него. Хотя феникс лежал к ним спиной, он мог видеть каждого из людей благодаря движению этих странных глазков — сначала первого, затем второго и, наконец, последнего незваного гостя. Феникс что-то бормотал во сне. Его хвост из изумрудно-золотых перьев раскрылся так, что отдельные перья касались потолка. Двупалый нежно подул в свое перышко во второй раз. Когда дыхание этого звука эхом отразилось от стен пещеры, полная тишина вновь повисла над ними, нарушаемая только шипением змей.