Татьяна Тихонова - Дьюри

Я представила Лессо, красавицу-тианайку, уходящей по черному коридору, черная шаль вьется за ней, словно крылья птицы, а в конце коридора бьется радостным светом радуга, Лессо оборачивается на мой зов и останавливается и смотрит на меня издалека…

Ухожу вправо от надвигающегося лифта в стену, морщась, ожидая прикосновения к лицу холодного бетона… Но опять не чувствую его, словно став невидимой, стала бесплотной…

Стены, коридоры, этажи, белые комнаты и страшные образы, распятых на столах тел…

— Я такая же, Элизиен? — со страхом спрашиваю и не могу забыть лицо девочки с раскрытой черепной коробкой и разноцветной электроникой в голове.

— Ты прежняя, О, но тебе нельзя к дьюри.

Молчу… Значит, что-то не так… Прежняя, чтобы быть приманкой… А вот что-то не так, это чтобы меня не потерять из виду, но представляю ли я опасность для дьюри?

Бесконечный бункер. Где же выход? Рвусь все быстрее вперед, все свободнее отыскивая дорогу. Она теперь словно стрелка компаса в моей голове, как маячок, который отмечает мой выбор сигналом в мозгу true или false…

И вдруг сигнал стоп. Я пришла! За этой стеной свобода!..

Прохожу. И опять белая комната…

То, что я вижу перед собой, я не ожидала увидеть здесь, в Ошкуре… Огромный, во всю стену орган… Множество медных труб, трубок, трубочек, тонких, почти капилляров… Густой долгий звук раздается и долго вибрирует, и кажется, сам воздух дрожит в такт с ним…

2

Ошкурец, большеголовый, коротконогий, стоит спиной ко мне. Ушей у него почти не видно. Они у него — небольшие отверстия на месте обычных ушей — как у птиц…

Очень длинная трубка, пожалуй, самая тонкая из множества всех, что составляли орган, сейчас была снята со стены, и он, вводя тихо жужащий инструмент в нее, прислушивался к его звуку…

Ошкурец вдруг оглянулся.

"Он меня видит, Элизиен?", — повторив лихорадочно несколько раз заклинание невидимости, спрашиваю я.

"Чует, похоже…", — отвечает тихо призрак.

"А ведь это флейта, дьюри", — тихо говорю я, обходя ошкурца, который, скрестив короткие руки на груди, изучает то место, где я только что стояла у самой стены.

"Где?", — быстро спрашивает Элизиен.

"Очень похоже на орган…", — провожу рукой по холодной поверхности одной из медных труб на стене, — "Множество труб разного диаметра… Не зря, значит, я сюда пришла… Это Лессо меня привела…", — прошептала я. — "Что же будем делать, Элизиен?"

А ошкурец вдруг проговорил отчетливо:

— Она здесь… Присутствие живой и ментальной энергий…

Я же в это самое мгновение увидела свою флейту. На огромном столе, среди обрезков металлических трубок, больших тисков, множества пил, шлиф-машин, множества наушников и фонендоскопов, мусора… валялась она. Моя дудка. Почерневшее от времени благородное серебро казалось здесь чем-то чуждым, словно из другого мира… "Она и есть из другого мира", — подумала я, взяв ее в руки.

А флейта вдруг в руках распалась надвое. Чистый ровный распил открывал ее витиеватые внутренности, хитро изогнутые полости, и я вспомнила девочку со вскрытой черепной коробкой. "Как же так, люди?!.. — обида полыхнула во мне, — а, впрочем… это же просто научное открытие… дьюри ведь наивные, смелые… они исчезнут, люди же скажут — и не было никакой магии… Не было целого мира… Мы его разрезали, проанализировали, измерили пульс, давление, магнитное и прочие поля… Ничего интересного… "

— Вижу ее, — между тем спокойно, словно наблюдая за футбольным матчем, докладывал безухий коротыш кому-то неведомому.

Конечно, что тебе трепыхаться, ведь у вас есть своя флейта… А я должна выйти отсюда и привести вас к последнему дьюри, к тому, кто еще может и противостоит вам…

Войдя в стену, я, сжимая остатки флейты в руке, быстро шла… Где-то я видела… Сейчас… Недалеко…

— Что ты задумала, Олие? — осторожно спрашивал Элизиен, следуя за мной. — Ты возвращаешься?

"Возвращаюсь…"

Он еще что-то спрашивал… Я молчала… И шла…

Здесь. Закрытые двери… и темно, и пахнет слесаркой…

Включаю свет. Стройные ряды оружия, всякого, бесконечные ряды матово поблескивающих, в отменном состоянии автоматов, винтовок, гранатометов, базук… здесь было столько всего, что моего словарного запаса не хватит даже на четверть… Мне бы хороший огнемет, Элизиен…

— Не делай этого — ты потеряешь силу Лессо и станешь видимой… — зудит надоедливо мне в ухо Элизиен.

Точно. Зато взорву ошкуровскую флейту.

— Ты даже не дойдешь до нее, О…

И это правильно, Элизиен… Останавливаюсь.

Разворачиваюсь и вновь — сквозь дверь, в стену… иду, назад, теперь уже к выходу, отсюда выход близко, я чувствую его… он зовет меня лесом, полем… чем-то настоящим…

А злость душит меня. Отпускают, гады. На себе чую все время чей-то тяжелый, выматывающий душу взгляд. Следят… Равнодушно уставившись окулярами металлических глаз, просчитывая мои шаги и мысли в неживых кибермозгах…

"Но, главное, моя флейта со мной… Во мне бьется мое сердце, и со мной летит моя душа… и Элизиен", — улыбаюсь я… — А теперь, Лессо, давай!!! — шепчу зло, — режь ошкуровскую флейту на мелкие кусочки… Ты же можешь, Лессо!..

…Старый тианайский меч, тихо звеня, повис в воздухе перед флейтой в белой комнате. Словно прислушиваясь к кому-то, он то принимался дрожать от нетерпения, тихо постанывая, то вдруг затихал…

Жуткий визг древнего ожившего существа заставил обернуться ошкурца. Оружие висело перед ним. В следующее мгновение голова робота с шумом покатилась по полу, а тело его грузно рухнуло…

Меч, взлетев в воздух, будто подчиняясь невидимой руке, разрубил с визгом несколько трубок… Они падали и катились по полу, а древнее оружие заметалось неистово, иссекая их и рубя, сокрушая злобный промысел бездушного мира…

Я опустила руку… Она еще продолжала сжимать рукоять древнего меча, которая мне виделась словно наяву… Тиану, как я хотела бы, чтобы сон мой стал явью!

— Ошкурская флейта разрушена, О… — тихо проговорил Элизиен, и я слышала как он улыбался…

А сзади слышался вой сирены… И, казалось, мне что это весь Ошкур взвыл от злости… Теперь еще один поворот, еще одна стена, и я на воле…

Только вот куда мне идти?

3

Город на поверхности оказался невзрачным. Бетонные коробки, шоссе, избитые гусеницами… Множество машин… И ничто его не могло украсить или оживить, даже прекрасный августовский день. И от лета-то здесь было только одно небо — задымленное, серое, невзрачное…

Роботы текли вокруг меня непрерывным потоком. И никому не было до меня дела. Словно ничего и не произошло. Никто не бежал, не искал меня, не кричал: "Ловите ее!"