Ярослава Кузнецова - День цветения

— Ну так! Он и есть. Батька мой. Инг Имори.

Такой у меня батька, в толпе не потеряется. Издаля его видать. И ни с кем другим не спутаешь.

— Да, — говорит гирот-каоренец, — батька у тебя что надо.

Тут я на него как бы заново посмотрел. Понимает, в чем толк, хоть и каоренец. С таким и дело иметь приятно.

— А вона, — говорю, — и Ладарава наша. Вот здесь, — говорю, — спуститься можно, во двор. Со двора-то лучшее видать.

Спустились мы во двор.

— Вот, — говорю, — гиротская башня Ладарава, то есть "Зоркая". На высокой скале выстроена, над озером Мерлут, что значит "Красное озеро". Место скракедически выгодное. Как их… естественные укрепления, самой природой созданные.

Гирот глядел, глядел, а потом и спрашивает:

— А что там такое белое, словно бы известкой намазано? Башню внутри перестраивали?

— Да нет, — говорю, — отремонтировали недавно. Там ведь теперь госпожа моя Альсарена поселилась. У ей там комнатка жилая и раболатория.

— Значит, войти нельзя?

И такое, знаете ли, разочарование у него на лице проявилось! Я и сказал:

— Почему нельзя? Госпожа моя ласковая, душевная. Что бы ей нас не пустить? Пойдем, господин, опять на стену. Туточки в ворота не войдешь, они тама, изнутри, засовом заложены. А госпожа моя Альсарена наверху живет, по верху и нам пройти надобно.

Поднялись мы обратно. Я за цепку дернул, чтоб колокольчик у госпожи в комнате зазвонил. А с галереи не слыхать, зазвонил он или нет. Госпожа Альсарена что-то не открывала, а гирот-каоренец и спрашивает:

— Послушай, Летери, а не рано ли мы? Может, она спит еще, госпожа твоя?

Тут дверь отворилась, из двери Редда выглянула, а следом и сама госпожа, смурная да нечесанная. Шаль пуховая на сорочку ночную накинута.

— Что случилось, — спрашивает, — Летери?

И голос у ее злой такой, хриплый со сна-то. Я прямо потерялся весь. Ведь середина второй четверти для господ еще утро раннее, а госпожу мою Альсарену чем другим и не попрекнешь, а вот поспать она оченно любит, иной раз и к завтраку не выходит, все почивает. Щас, думаю, задаст она мне. И гироту-каоренцу заодно. Тут он как раз и влез с объяснениями, гирот этот каоренец.

— Покорнейше прошу простить, — говорит, — Это я во всем виноват. У нас с Летери небольшая экскурсия. Понимаете ли, я интересуюсь гиротской архитектурой и попросил показать мне Ладараву.

Госпожа глаза потерла и спрашивает:

— Вы хотите зайти в комнату? Простите, я не ждала посетителей…

— Что вы, что вы! — гирот-каоренец даже руками замахал, — Я об этом не думал совсем. Если бы вы позволили осмотреть нижние этажи, я был бы искренне вам благодарен.

Тут госпожа моя вроде бы подобрела малость.

— Бога ради, — говорит, — сколько угодно. Пожалуйста, спускайтесь, вот лестница.

— Благодарю, — отвечает гирот-каоренец и меня за плечо берет, — Пойдем, малый.

И пошли мы по ступенечкам вниз, а госпожа нас окликает:

— Погодите, куда же вы без света! Я вам светильник дам.

Я за ней в комнату прошел и светильник взял зажженный.

— Осторожней там, — госпожа просит, — шеи себе не сверните. И, знаешь, открой внизу ворота. Свету побольше будет, да и проветрится заодно.

А гирот-каоренец, меня не дожидаючись, почти до первого этажа спустился. Это по темнотище-то по кромешной. Догнал я его, а он спрашивает:

— Что здесь было раньше?

— Вроде как конюшни, а то кухни, — отвечаю, — Древняя ведь башня. Кто знал, те давно умерли, а мы того не ведаем.

— Верно, малый, говоришь, — вздыхает он.

И двинул весь темный зал обходить, через мусор да хлам вроде аиста переступая. А я светильник в нишу поставил и засов отвалил, что двери изнутри подпирал. Створки покачал малость, раздвинулись они на ладонь, не больше. Тут гирот-каоренец, хлам весь ногами перемерив, помогать мне подсунулся. Вдвоем мы двери распахнули, и свет дневной в башню потек, и видно стало, что ступени щербатые вниз и вниз спускаются.

— Там подвалы? — гирот-каоренец спрашивает.

— Ну так, — говорю, — еще какие! Страшное дело, какие подвалы. Друг под дружкою в скале напрямки пробиты.

— Двухуровневые, — он кивает, — Спустимся?

— А то!

По правде сказать, ничего там нет, в подвалах этих, даже мусора. Когда ремонт был мы с пацанами из деревни заглядывали туда. Коридор да комнаты по сторонам, то ль склады, то ль казематы. Думали мы, хоть клад какой найдем, или оружие драгоценное, или древнего гиротского воина скелет на худой конец. Так ничего и не нашли, только батя на нас шикнул, мол, хватит пыль веков на штаны собирать. Но гироту-каоренецу-то ахритектура тутошняя надобна, то есть, ему камешки интересны, как они друг на друга положены и почему не падают. Ему своя корысть по подземельям таскаться.

Он шагает вперед, и шибко так шагает, хоть свет-то у меня, а я сзади его плетусь. И по стене рукою проводит, вроде как оглаживает стену ласково.

— А здесь что было, — спрашивает, — тоже не знаешь?

— Не знаю, — говорю, — Какой с меня спрос? Тока, думается, тебе, господин, к бабке моей обратится недурственно. Ну, в смысле, не по поводу болячек, а можа она чего про Ладараву ведает, бабка моя, потому как сама старая в округе.

— Никак, бабка у тебя сказительница народная? — смеется.

— Бабка моя Радвара-знахарка, — объясняю, — В деревне Щучихе проживает, это к северу от Треверргара.

Он меня цап за плечо:

— Как? — говорит, — Бабка твоя гиротка?

— Ну так, — отвечаю, — гиротка и есть. Мамкина мать. Только ты, господин, ежели к ней пойдешь… — тут я голос понизил, потому как дурацкая эта история, да ничего не поделаешь, упертая у меня бабка, — ежели к ней пойдешь, — говорю, — про Треверров разговора не заводи, а особливо про госпожу Альсарену. Лютует бабка моя на господ моих. Такой стих нашел, старая она.

— Вот как, — гирот-каоренец бормочет и бровями так смешно двигает, — Интересно это вельми. То есть, не то, что она лютует, а то, что корни гиротские наверняка помнит. Когда бы ее навестить?

— Да хоть сегодня, господин, — предлагаю.

Он рукой небрежно так отмахивается:

— Какой я тебе господин, — говорит, — просто Адван, солдат, серая кость. Сегодня у нас турнир, в деревню уйти никак не получится. Ничего, парень, найдем времечко к бабке твоей заглянуть, — тут он насторожился, палец к губам приложил.

И слышим мы, направляется кто-то сюда, а потом там, откуда мы пришли свет в коридоре заметался. Адван — р-раз! — и задвинул меня за спину себе, я и ахнуть не успел.

— Летери! — слышим, — Господин Адван! Где вы?

Это госпожа моя Альсарена оказалась. С факелами в обеих руках.