Марина Добрынина - Бей ушастых! Часть 1

— «Ошейник покорности»! Ее прислал Терин! — потрясая вещественным доказательством, то есть ошейником, воскликнул Журес и снова сказал что-то магическое в мой адрес.

Все-таки гад Кардагол этот! Вот если бы он не отобрал у меня тапок, я бы в легкую с Журесом справилась. Он же слабак! Я его уделала много лет назад, будучи неопытной волшебницей, а сейчас так и вовсе в порошок бы стерла… если бы мой магический предмет при мне был. Но его не было. И оказалась я спелената в «ловчие сети», как последняя дура.

— Шпионка! — наконец дошло до Дафура. — Теринова засланка.

— Сам ты засранец! — огрызнулась я. — Не знаю, о каком таком ошейнике этот маг бормочет, я просто потрахаться хотела.

Журес подошел ко мне поближе и стал пристально разглядывать. Слишком пристально. Чего это он?

— Скажи еще что-нибудь, милочка.

— Сам ты милочка! — рассердилась я. — Освободи меня, придурок! Я тут с королем трахаться пришла, а не в шпионов играть… а может быть вы групповухи хотите?

Я призывно захлопала коровьими ресничками и попыталась соблазнительно растечься по полу, но в «ловчих сетях» это как-то не очень получилось

— Это она! — уверено сказал Журес, — я ее голос узнал! Ваше величество, Вам несказанно повезло, Вы только что поймали княгиню Эрраде.

— Это княгиня? — недоверчиво изучая мой нескромный наряд и прочие прелести, проговорил Дафур. — Но она совсем не похожа на…

— Магия. Очень сложное волшебство, не иллюзия, а полное превращение, — объяснил Журес. — Поверить не могу, что Терин решился отправить свою драгоценную женушку на такое дело!

— И не верь, — посоветовала я, — потому что никакая я не княгиня, меня Маня зовут, я тут придворной шлю… кхм… дамой работаю.

— Я Вам точно говорю, Ваше величество, это она! Я ее голос и манеру выражаться хорошо запомнил!

Ну да конечно, в свое время я Журеса здорово напугала, не мудрено, что он обо мне не забывал все эти годы.

Тем временем Дафур позвал стражу. Бравые ребята ворвались буквально через две секунды после призыва. Интересно, где они прятались, когда я, не таясь, топала по коридору до спальни?

— Привет, мальчики! — промурлыкала я. Хотела ручкой им помахать, но «сети» мешали, и помахать получилось грудью.

Глазки у бравых воинов сделались масляные. Кажется, зря я так себя веду. Скромнее надо быть. Вредно это для здоровья — смущать мужское население подобным поведением. Для моего здоровья вредно.

Журес быстро шагнул ко мне и… вот гад такой! Сорвал с моей шеи амулет вызова! А я-то, дура, надеялась, что при первой же возможности Кардагола позову, и пусть меня спасает. Ну почему Журес иногда проявляет чудеса сообразительности? Лучше бы все время дураком оставался!

— В тюрьму ее! — распорядился маг, снимая с меня «сети».

Я хотела резво вскочить и все-таки выполнить свое желание — бросить в мага чем-нибудь тяжелым. Но стражники подхватили меня под белы ручки и заспешили к выходу. Судя по тому, как они смотрели на мои выпуклости, спешат они вовсе не из желания поскорее выполнить приказ. Что-то мне подсказывает, что до подземного этажа мы доберемся не раньше, чем моей чести придет мандоса трындец… раз так дцать.

Вообще-то уводимым в тюрьму преступницам полагается кричать и страдальчески заламывать руки. Вряд ли это в моем случае поможет, но ничто не мешает мне повалять дурака напоследок. Я рванулась из цепких рук стражников, которые норовили удержать меня непременно в области груди и бедер (ну да понятно, там мягче и приятнее на ощупь)

— Журес, как ты мог предать меня после всего, что у нас было? — горестно взвизгнула я. — Мы же в одной постели лежали! Ты помнишь, Журес дорогой?

— Это ложь, — для короля пояснил волшебник.

— Дафур! — я развернулась к королю, выразительно изгибаясь в объятиях удерживающего меня стражника. Грудь моя при этом призывно заколыхалась. — Дорогой, неужели тебе не жалко меня? Как ты можешь такую красоту, такие сто центнеров офигительной плоти отправлять в сырую подземную темницу?

Но на Дафура мой страстный призыв не подействовал, он уже пришел в себя и соблазну поддаваться не собирался.

— Вам не хуже меня известно, княгиня, что в ваших темницах не сыро. Уведите ее! И чтоб никто к ней не прикасался! Я лично прослежу.

А у Дафура все-таки ума побольше, чем я предполагала. Умница, какой. Конечно же, меня трогать нельзя. Особенно таким непотребным образом — за всякие интимные места. Ведь я ценный заложник. Воспрянув духом, я перестала валять дурака и вопить и позволила отвести меня в темницу.

Стражники все-таки засранцами оказались — пока вели, от всей души полапали. Пришлось утешить себя тем, что все эти выпуклости вроде как и не мои, так что и честь пострадала не моя, а… хм… чья? А вот Кардагола к примеру! Нечего было из меня такое соблазнительное чудовище делать!

Большая часть подземелья у нас для всякой магии некромантской приспособлена, и вход туда магически опечатан во избежание случайного проникновения всяких посторонних товарищей. А под тюремные дела отведено совсем мало места. Всего пять камер и комната для охраны. Палачей мы в штате, не держим, зачем магам палачи? Мы и так в случае чего всю правду узнать можем. На мой взгляд, это более цивилизованный способ, чем всякие щипцы, плети и прочие радости, которыми, например, изобилует тюрьма в Зулкибаре. Да и Терин палачей как вид недолюбливает, после близкого знакомства с зулкибарским Вадиком. Я однажды предложила Вальдору должность палача упразднить и заменить его толковым магом, так он посмотрел на меня как на больную и толкнул проникновенную речь о многовековых традициях и династии палачей, предки которых еще первому зулкибарскому королю служили верой и правдой. В общем, безнадежный романтик мыш этот недобитый.

В нашей тюрьме заключенные редко подолгу задерживаются — не приучены мы пленников у себя в доме держать. А вот Дафур, оказывается, это дело любит. Несмотря на то, что у него в Арвалии своих темниц наверняка полным-полно, он еще и нашей воспользовался. Одним словом, все камеры оказались заняты.

Тюремщик игриво предложил мне побыть заключенной в его уютной комнатке, но приведшие меня стражники, которые уже как родные жались к моему грудасто-жопастому телу, быстро разъяснили ему, кто я такая.

— Привет, Олаф, как жена? Как детишки? — весело помахав ему ручкой, проворковала я.

Глаза у бедняги полезли на лоб, он забормотал что-то, что при большом воображении можно принять за выражение почтения. Ага, еще бы! Ведь это наш, местный тюремщик, и Терин его по головке не погладит, если со мной тут будут плохо обращаться.