Марк Лоуренс - Принц шутов

Я попытался выбросить из головы мысли о золотом свете. Я выжил! Вспомнил крики, доносившиеся из оперного театра. Сколько жертв? Мои друзья? Родственники? Были ли там сестры Алена? Хоть бы там оказался Мэрес Аллус. Хоть бы это был один из тех вечеров, когда он притворялся купцом и использовал деньги, чтобы попасть в высшее общество. Впрочем, на данный момент главной заботой было убраться подальше от места пожара. Но куда идти? Магия Молчаливой Сестры преследовала меня. Будет ли она ждать во дворце, чтобы довершить свое дело?

Если сомневаешься, беги.

И я снова помчался по темным улицам, не разбирая дороги, но сообразив, что надо держаться реки. Бежать наугад — это верный способ сломать себе нос, а поскольку со мной это уже случалось, а повторять как-то не хотелось, я развил ровно такую скорость, чтобы не сломать себе шею. Как правило, оказывается, что, если поработать ногами и оставить позади несколько километров, это очень и очень помогает. Впрочем, на бегу, дыша ртом и хватаясь за разболевшийся бок, я почувствовал, что становится, наоборот, хуже. Беспокойство росло с каждой минутой и вылилось в полноценную гнетущую тревогу. Я подумал: интересно, а может, это и есть совесть? Хотя, конечно, моей вины во всем этом не было, я бы никого не смог спасти, даже если бы попытался.

Я остановился и прислонился к стене, переводя дыхание и пытаясь стряхнуть то, что меня мучило. Сердце трепыхалось в грудной клетке, словно я не остановился, а как раз ускорился. Казалось, что я весь страшно ломкий, даже хрупкий. Руки — не такие, как надо, слишком белые, слишком светлые. Я снова побежал, набирая скорость, усталость покинула меня. Кожа искрила нерастраченной энергией, все тело пульсировало, зубы зудели, волосы словно парили над головой. Со мной что-то было не так, что-то сломалось — я не смог бы замедлить бег, даже если захотел бы.

Впереди улица раздваивалась, в свете звезд были видны лишь очертания зданий. Я метался из стороны в сторону, не зная, по какой дороге бежать. Если я подавался влево, мне становилось хуже, скорость нарастала, руки едва не горели, голова раскалывалась от боли, яркий свет мешал отчетливо видеть. Сдвигаясь вправо, я в какой-то степени начинал чувствовать себя нормально. И тут я понял, куда мне надо. Что-то тянуло меня за собой с того момента, как я встал с мостовой. Теперь словно кто-то зажег лампу, я знал, куда именно тянули. Если я сворачивал с этого пути, мне становилось плохо; если возвращался — легчало. У меня было направление.

А вот куда, к какой цели — я сказать не мог.

Казалось, я обречен нестись дальше по улицам Вермильона. Теперь моя дорога слегка отклонялась в сторону Селина, я бежал мимо рынков и погрузочных площадок позади огромных складов в доках. Даже в этот час люди ходили туда-сюда, снимали ящики с поддонов, влекомых мулами, грузили телеги, трудились при скудном свете фонарей, дабы пропихнуть товары в узкие артерии Вермильона.

Тропа вывела меня через пустынную рыночную площадь, пахнущую рыбой, к широкой стене одного из древнейших строений города, ныне задействованного в качестве склада. Оно тянулось на сотню метров, если не больше, вправо и влево, но оба направления меня не интересовали. Вперед! Путь мой лежал только вперед. Туда меня влекло. Дверь, сколоченная из широких досок, приоткрылась со скрипом, и я недолго думая рванул туда, широко распахнув ее, и проскользнул мимо ошарашенного слуги, все еще пытающегося перекрыть вход. Впереди, как раз туда, куда нужно, пролегал коридор. Сзади донеслись крики — люди засуетились, пытаясь поймать меня. Здесь пылали шары Зодчих, источая холодный белый свет древних. Я и не осознавал, насколько старая эта постройка. Однако я бросился вперед, проскакивая арку за аркой, и каждая открывалась в очередную галерею, залитую светом Зодчих, повсюду стояли обитые зеленым скамейки, вдоль стен — полки с растениями. Когда на полпути вглубь склада открылась дощатая дверь, преграждая мне путь, все, что я успел подумать, прежде чем вырубился, — это: «Удариться о Снорри Снагасона было больнее».

Я пришел в сознание опять в горизонтальном положении, все болело, да так, что я проскочил стадию блаженного неведения и сразу приступил к дурацким вопросам:

— Где я? — прозвучало гнусаво и неуверенно.

Яркий, но неровный свет и тихое неестественное подвывание помогли мне вспомнить. Где-то тут шары Зодчих. Я попробовал сесть и понял, что привязан к столу.

— Помогите!

Еще раз, громче.

Я запаниковал и попытался разорвать веревки — без толку.

— Помогите!

— Лучше побереги дыхание.

Голос доносился со стороны двери. Я прищурился. Здоровый такой детина разбойного вида облокотился о стену и разглядывал меня.

— Я принц Ялан! Я тебе, блин, голову сверну! А ну развяжи!

— Вот этого точно не будет.

Он склонился вперед, что-то жуя, отблески света плясали на его лысой голове.

— Я принц Ялан! Не узнаешь?

— Типа я знаю, как выглядят принцы. Я даже не знаю, как их там зовут! А ты вроде бы тот франт, который влип в историю и отправился поплавать в канализации. Не свезло тебе — угодил сюда. Однако Хорас вроде как знает, кто ты. Сказал, чтобы я покараулил тебя, и ушел. «Смотри за ним хорошенько, Давит, — сказал, — глаз не спускай». Ты небось важная птица, а не то уже плавал бы в речке с перерезанным горлом.

— Убьешь меня — и моя бабушка сотрет с лица земли весь квартал. — Откровенная ложь, но я выдал ее с самым убежденным видом и сразу же почувствовал себя лучше. — Я богатый человек. Отпусти меня — и будешь обеспечен на всю жизнь.

Признаться, я умею приврать. Когда я говорю правду, она звучит менее убедительно.

— Деньги, конечно, штука хорошая, — сказал этот тип. Он на шаг отошел от стены и позволил отблескам света озарить его грубую физиономию. — Но если я отпущу тебя без ведома Хораса, кое-кто позаботится, чтобы у меня не осталось пальцев, которыми я смогу пересчитать монеты. А если выяснится, что ты и впрямь принц и мы тебя отпустили, не спросивши босса, то нам с Хорасом покажется, что пальцы — это так, мелочи.

Давит осклабился — зубов было, по правде говоря, меньше, чем дырок, — и снова убрался в тень.

Я лег, то и дело постанывая и задавая вопросы, которые он благополучно игнорировал. По крайней мере, странное влечение, которое втащило меня сюда, теперь прошло. Я все еще чувствовал направление, но потребность следовать ему уменьшилась, и я снова стал собой. Что в данном случае следует понимать — это то, что я был смертельно напуган. Но, даже несмотря на страх, я заметил, что то самое направление меняется, закручивается и одновременно с каждой минутой ослабевает моя тяга к нему.