Анна Гурова - Дракон мелового периода

Едва за Хохландом закрылась дверь, как я спрыгнула с дивана, подбежала к серванту, схватила шкатулку и едва не выронила – она была тяжелой, как будто внутри лежал кусок золота. и – приятный сюрприз – замочек оказался декоративным. Я не медля подняла крышку. Внутри шкатулка была обита красным бархатом, а в специальной полусферической выемке посередине, блестя и переливаясь, лежал синий шар с серебристым рисунком. Я осторожно вынула шар из его гнезда. Сначала подумала, что он фарфоровый, но, судя по весу, он был металлическим. Его покрывала синяя эмаль, по которой извивался, оплетая собой шар, серебряный дракон. Крошечный, изумительно сделанный, свирепый дракон летел в атаку, выставив вперед когтистые лапки, выпятив грудь и широко распахнув пасть.

Тихонько прошептав «Вау!», я перевернула шар, чтобы рассмотреть дракона во всех подробностях, и услышала веселый мелодичный звон. Через секунду, сообразив, что звон идет изнутри шара, я поспешно положила его обратно в шкатулку. Одна надежда – в такой громадной квартире Хохланд его не услышал.

Ставя шкатулку на место, я обратила внимание на необычную салфетку. Желтоватая старинная салфетка с изящной розой в середине, из необыкновенной полупрозрачной ткани, напоминающей очень тонкий шелк. Я взяла салфетку – вообще не почувствовала ее веса. Не представляю как можно соткать такую тонкую материю, восхитилась я. И для эксперимента ткнула в салфетку пальцем. Эффект далеко превзошел ожидания: палец прошел через ткань, как через масло. В салфетке осталась аккуратная круглая дыра. Я злобно выругалась, проклиная мастеров древности, но словами делу не поможешь – пришлось положить салфетку на прежнее место и прикрыть дыру шкатулочкой. Оставалось только надеяться, что Хохланд не слишком часто пользуется синим шаром.

Минуты через три в комнату вернулся Хохланд, неся в руках подносик с чайником и двумя чашками. Я приподнялась с дивана, готовая прийти на помощь. Продолжая держать поднос, дед сказал;

– Пойдемте в кабинет.

Кабинет Хохланда привел меня в восторг. Это была комната самой неправильной формы, какую я видела в жизни, с низким сводчатым потолком и двумя высокими окнами в виде стрельчатых арок. Стены кабинета от пола до потолка скрывали мрачные книжные шкафы; напротив окна находились захламленный стол, уставленный пустыми чашками со следами кофе, и кресло из гладкого, как кость, желтого дерева с коричневыми пятнышками. Прямо посередине комнаты наверх уходила ветхая на вид винтовая лестница с резными деревянными перилами.

– А куда ведет эта лестница? – первым делом спросила я, задирая голову. Наверху что-то темнело, но ничего толком разглядеть было нельзя.

– В лабораторию. – сварливо буркнул Хохланд – Не прикасайтесь к перилам – они держатся на честном слове. Присаживайтесь.

Он указал на трехногий табурет с вытертым бархатным сиденьем, а сам уселся в кресло, поставив поднос с едой на край стола. Я осторожно угнездилась на неустойчивой конструкции и принялась разглядывать книжные шкафы. Корешки книг были одинаково блеклые – от красновато-коричневого до болотно-зеленого, лишь кое-где поблескивало тусклое золото названий, в основном на иностранных языках. Как я ни вглядывалась, не увидела ни единой хоть сколько-нибудь современной книги.

– Угощайтесь. – Хохланд кивнул на поднос. Поблагодарив его голодным взглядом, я взяла чашку с чаем и впилась в бутерброд. Некоторое время в кабинете не было слышно ничего, кроме чавканья.

– Ну, а теперь, когда нам наконец ничто не препятствует, вы ответите на мой вопрос?

– Какой вопрос? – невнятно спросила я, дожевывая бутерброд.

– Прежде чем приступать к вашему обучению. – с демонстративной терпеливостью про-знес Хохланд. – я должен узнать, что вы собой представляете. Поймите меня правильно: если бы не просьба Тони, я бы не стал учить вас вообще. Ангелина, пожалуйста, не спешите обижаться нo вы не хуже и не лучше других, на первый взгляд ничем не отличаетесь от большинства моих безмозглых студенток, которых интересуют только мальчики и тряпки, и мне абсолютно не хочется тратить на вас время попусту. Но я доверяю мнению Тони, а она вас выделила. Возможно, я чего-то не вижу... Словом, соберитесь с мыслями и определите для себя самой: зачем вы ко мне пришли? Чем я для вас ценен? Если таких причин не найдется, я позвоню Тоне и скажу, что слишком занят и не могу заниматься с вами индивидуально. На этом мы и расстанемся к нашему обоюдному удовольствию. Если же причины есть, я вас охотно выслушаю и отвечу на все ваши вопросы.

Оскорбительная речь Хохланда вызвала во мне целую бурю эмоций. Во-первых, она меня просто взбесила. Это я-то, демиург, ничем не отличаюсь от его безмозглых студенток? Это меня-то интересуют только мальчики? Секунду меня одолевало желание ответить на правду-матку тем же самым, высказав Хохланду все, что я о нем думаю. Но конец речи заставил меня задуматься. Предоставленная мне лазейка казалась чересчур уж заманчивой, чтобы кинуться в нее сломя голову. Сказать правду – и отделаться от вредоносного деда раз и навсегда? Я чуть так и не поступила, но что-то меня удержало. Отчасти – мысль о синем шаре в гостиной. Если я уйду, то мне его уж точно не видать. Может, стоило его попросту спереть? – мельком подумала я. – сунуть в сумку – Хохланд и через год бы пропажу не заметил, а теперь позднo .." Но было что-то еще, кроме шара.

Хохланд с безразличным лицом ждал ответа. Я подняла голову, изображая задумчивость, обвела взглядом кабинет. Книги, везде старинные книги. За стеклом кожаные корешки, серебряное тиснение, золотые обрезы. Покопаться бы тут спокойно с недельку, складывая в сумку все, что приглянется, и чтобы никакой Хохланд не стоял над душой со своими комментариями... Вдруг в моем сознании вспыхнул свет; я поняла, зачем я здесь, зачем мне Хохланд и почему я отсюда сейчас не уйду.

– Теобальд Леопольдыч, расскажите мне что-нибудь о сожженной библиотеке. – попросила я. – О книгохранилище академии, которое сгорело в Старой Деревне десять лет назад.

Брови Хохланда полезли на морщинистый лоб. Он пожевал губами, почесал бороду и проскрипел:

– Что именно вас интересует?

– Книги, разумеется. Что там хранилось, что сгорело, что удалось спасти. Там, говорят, были самые редкие книги, которые на руки выдавали только профессорам, и то под расписку, по особому разрешению...

– Хм. Неожиданный вопрос... особенно от вас. – проговорил Хохланд. – А позвольте узнать, какого характера ваш интерес к сгоревшим Фондам?

– Праздный. – хладнокровно ответила – Детское любопытство.

Никак не отреагировав на мое нахальное заявление, Хохланд теперь глядел на меня как-то по-другому. Не то чтобы с уважением, но без прежнего пренебрежения, во всяком случае. Скажем так – с легким интересом.