Макс Фрай - ПрозаК

Потом вдруг возникли люди с мегафонами, они требовали спокойствия и чтобы действовать без паники; постепенно к ним стали прибиваться потерявшиеся горожане, и они пошли куда-то небольшими группами, иногда сливаясь по дороге с другими такими же.

Появились первые предположения. Те, что лежали на поверхности, как ни странно, отметались; видимо неординарность ситуации сбила мысли с привычной орбиты и очевидное не представлялось более достоверным. Так, сразу же исключили вариант внешней агрессии. После некоторых колебаний решили также вычеркнуть погодные аномалии и массовое помешательство. Самым трудным было отказаться от мысли, что наступил конец света, но и с этим как-то справились.

Какие же гипотезы принимались? Смешно сказать, но именно те, что никогда бы не пришли в голову при обычных обстоятельствах. Какой-то экзотичный юноша предположил, что это такой навроде флэш-моб. С ним согласились: да, это похоже на флэш-моб, ведь мы — совершенно незнакомые люди — и вот мы все вместе идём куда-то, нам встречаются такие же незнакомые люди, которые тоже куда-то идут. Оставалось выяснить цель данного флэш-моба, однако все предпочли не вдаваться в детали.

Пенсионерка, в которой я узнал соседку по лестничной площадке — она иногда звонила в мою дверь, чтобы узнать, по какому каналу должны показывать фильм с ричардом жиром — вдруг вскрикнула: это нам выдали, наконец, то, что должны были давно выдать, ну, из-за чего президент хотел лечь на рельсы, но ему не позволил Ёжик из Тумана, помните? С ней тоже согласились: да, похоже. Хотя лично я не понял, о чём шла речь, но общий смысл как-то уловил и тоже согласился.

Мужчина с простуженным голосом пошёл дальше, заявив, что наступил коммунизм, потому что всем по потребностям и от каждого по способности. Все опять закивали головами: верно, коммунизм! Всем по потребностям, хотя — кто-то справа от меня возразил — может быть, это всё же идеальный капитализм наступил — когда у всех равные стартовые возможности, типа эмерикан дрим? Его закидали снежками и хотели было изгнать из группы, но решили всё же оставить. Чего не бывает.

Так мы шли куда-то за человеком с мегафоном, строя предположения и занимая себя всякой фигнёй. Постепенно все успокоились, начали шутить, смеяться. Монотонная ходьба и так кстати пришедшее чувство локтя производили, как говорят близкие к медицине люди, терапевтический эффект.

Уже на подходе к городу мы заметили след — бетонная крошка, битое стекло и обрывки проводов стали встречаться всё чаще и чаще. Потом мы увидели город. Он был не такой большой, как когда мы жили в нём. Видимо, мы со своими улицами, домами и прочими штуковинами занимали слишком много места, и ему приходилось во все стороны растягиваться. Размером он был с небольшой стадион. Кроме того, он был более-менее круглый. С первого взгляда всем стало ясно, что наши гипотезы можно выбросить на свалку.

Останкинская башня упиралась обломанным зубцом в снег; очевидно, она затормозила процесс перемещения города, иначе мы бы его просто не догнали. А может быть, к тому моменту у города иссякли силы, и теперь он пытался немного раскататься в ленту, чтобы ползти дальше, опираясь на башню как на клюку. Город напоминал большой ком снега, который долго возили по грязи. Видимо, он действительно катился как ком снега, наматываясь сам на себя, сохраняя при этом принцип равномерного разрастания от центра к окраинам (воспроизвожу слова чиновника из департамента градостроительства, оказавшегося в нашей группе).

Я пригляделся: вот останки Третьего транспортного кольца; вот кольцо Садовое, свисает как разбитая снарядом гусеница; Патриаршие пруды с чёрным взломанным льдом; в Репинском сквере опять поломались все деревья. Я быстро запутался и потерялся в лабиринтах города.

Все стояли в прострации и разглядывали город. Кто-то пытался найти свою улицу, дом. Люди с мегафонами тоже молчали. Им нечего было сказать.

В городе что-то негромко тикало и взрёвывало, какие-то взбесившиеся будильники, заводские сирены, гудки автомобилей, а поскольку мы стояли уже долго, некоторые стали улавливать в этом городском шуме мелодию; потом стало казаться, что это не мелодия, а бесконечно зацикленный музыкальный речитатив, как будто у города села батарейка, как будто он с нами вот так вот прощается. Кто-то будто бы расслышал даже бесконечно повторявшуюся фразу “уходите”. Не знаю, лично я ничего такого не услышал.

Город на наших глазах становился меньше, съёживался, как будто кто-то поливал его серной кислотой. Улицы стягивались плотными кольцами, повсюду слышался тихий хруст, далёкий звон бьющихся стёкол. Одновременно все всё поняли. Молча отвернулись и, пряча друг от друга лица, пошли по цепочке наших следов назад, в пустоту. Люди с мегафонами что-то каркали, их голоса вибрировали в тишине.

Не помню, с чего началось, но кто-то вдруг сказал, что ему неловко осознавать себя причиной свалившегося на всех несчастья — ведь именно он производил так много ненужных пакетиков, жевачек и ложечек из пластмассы, которые потом валялись на улицах в виде мусора. Тут другой человек сказал, я тоже виноват, я завозил в город крупные партии автомобилей, а автомобили отравляли воздух всякой дрянью. Третий признался, что он строил очень много домов, и уничтожал очень много деревьев. Все в чём-то признавались. Кто-то сказал, что он запретил дворникам счищать зимой снег лопатами и приказал им посыпать тротуары специальным реагентом, от которого снег превращается в блестящую чёрную жижу, которая губит всё живое, а люди в метро ломают себе носы, поскальзываясь на тонкой плёнке. Моя соседка сказала, что она вообще-то не очень досаждала городу, так — всё больше по мелочам: то на общегородской субботник не выйдет, то забудет вымыть этаж по графику. Кто-то ссал в лифте, кто-то мучил кошек (не сразу до нас дошло, что город научился такту умирания у кошек и собак), а мужчина с простуженным голосом даже признался, что когда он был юношей, он дёргал троллейбус на остановке за рога, чтобы тот не смог ехать дальше.

На обратной дороге нам попадались группы горожан, которые подобно нам экспедировались на поиски города; мы говорили им, что это не нужно, что самое лучшее — возвращаться с нами назад, но они не слушали и продолжали свой путь.

Мы шли, и каждый думал примерно об одном и том же. Хорошо, когда все думают примерно об одном и том же. То есть, конечно, не всегда это хорошо, но тогда это было самое то.

Потом мы добрались, наконец, до места, с которого началось наше путешествие. Там уже вовсю кипела работа: кто-то раздобыл доски, кто-то кричал, что знает, как найти кур и где можно взять тёплые одеяла, а мужик в телогрейке дал мне колун и деловито указал на горку поленьев. Да, нужно рубить, холодно, а так у нас будет шанс пережить эту зиму.