Евгения Федорова - Жертвы времени (СИ)

И вдруг мир перевернулся. Это было так, словно я утратил свою человечность, стал кем-то другим, незнакомым, чужим. Я сам не узнавал себя, но это был мой собственный разум: сметенный, раздавленный, покоренный. Мною против воли завладела какая-то чуждая, пьянящая, будто игристое вино, радость.

«Похоже, я все же тронулся умом», — отстраненно подумал я и от толчка упал с лошади. Мастер спрыгнул следом, разглядывая меня, слушая мой легкий, дурашливый смех. Хотелось бежать и валяться в пыли, я едва удерживался от того, чтобы не вскочить на ноги.

Азарт, движение, сила. Это были для меня не слова, а чужеродные, дикие чувства, первобытные, и всепоглощающие.

Человеческое взбунтовалось.

Я сошел с ума! Так мог бы резвиться пес или волк, но не человек. Что же это?

Нахлынувший стыд стал выдавливать захлестнувшие меня чужие чувства. Это не я! Это не мой разум! Это не мое тело! Это нечто другое, то, что сокрыто в самой земле.

Мастер стоял прямо, широко расставив ноги, и внимательно наблюдал за эмоциями, попеременно сменяющимися на моем лице, но вряд ли понимал, что происходит. Меня захлестывала животная радость, но я цеплялся за сознание человека, и тогда волна откатывалась, чтобы вновь возвратиться, накрыть меня с головой и утопить в своей эйфории. Война за сознание. Безумный штурм разума.

— Анраде! — приказал маг и кони, стоявшие в стороне, медленно двинулись к стоянке

— Ты чувствуешь это? — с присвистом спросил я.

— Что? — невинно уточнил маг.

— Не важно, — дыша, как загнанная лошадь, я повернулся и сел. — Мое тело не хочет умирать!

— Да что ты говоришь?

— Да, — я вздохнул, заставляя себя говорить, — но то, что ты со мной делаешь, невозможно стерпеть.

Я вспомнил о боли… и все кончилось. Я не ощущал больше тех, кто звал меня до этого играть и бегать. Счастье угасло.

— Но ты как-то терпел все это время?..

— Ты же понял меня, — я едва заметно скривился.

— Понял, но что я могу поделать, если ты своими стараниями доводишь все до последней черты? — его тон и его взгляд не предвещали ничего хорошего.

— Я закончил с этим.

Хотелось добавить, что у меня больше нет сил, нет понимания, но я сказал другое:

— Пусть так: я — твой пленник. Стану выполнять все, что скажешь, но нет нужды обращаться со мной как с животным. Ты же знал, что я собираюсь сделать…

— Знал, конечно, — беспечно отозвался он, расслабляясь.

— Понятно.

Ну что, перемирие возможно? И, будто отвечая на мои мысли, маг сказал настойчиво:

— Если ты еще не заметил: я с самого начала был готов идти тебе на встречу, но от тебя мне нужно повиновение. Надоело, знаешь ли, гоняться за тобой. Нет никакого желания выбивать из тебя дурь силой.

— Договорились, — предупреждая возможные угрозы, кивнул я. Мастер покачал головой, отвернулся и пошел к стоянке. Я догнал его на холме, но он внезапно остановился и спросил: — Смирился?

Я поддел ботинком облачко пыли и встал рядом, но смотреть на него не стал.

— С чем?

— С неизбежностью? Понял, что так должно быть? Осознал, что у тебя сейчас нет другого выхода?

— Если бы я хотел жить, — медленно проговорил я, — если бы еще надеяться бежать и вернуться домой, я бы ответил тебе или «да» или «нет».

Маг удивленно приподнял бровь, от чего шрамы на его лице проступили отчетливее.

— Я бы сказал «да, смирился», если бы моей целью было выживание; или «нет», если бы все еще питал иллюзии на счет счастливого спасения. Но мне не нужно ни то ни другое. Я устал и мне все равно. Поэтому я просто промолчу.

— Так много слов, чтобы промолчать? Тебе действительно все равно?

— Хорошо, не все, — пытаясь превратить ситуацию в шутку, пошел я на попятную. — Если мне дадут воды, я буду счастлив. Спасибо скажу!

Интересно, испытывать благодарность к похитителю, это нормально?

Мастер и Дон целеустремленно гнали коней прочь от Гранд Сити, и я, часто оглядываясь, с тоской понимал, что никогда в жизни не вернусь в город, который любил.

Демоны! Любил ли я кого-нибудь в этой жизни, кроме себя? Зачем была вся моя жизнь? Зачем Тони возился со мной? Зачем мы играли с Тьери в шахматы?

Ответ очевиден: мы просто жили. Они, я. Наши пути пересекались и расходились, мы что-то давали друг-другу, что-то получали взамен. Дружбу, да. Но Энтони, конечно, это отдельный разговор. Ничего-то я о тебе, дружище, не знаю. Вон даже прозвище твое стало для меня неожиданностью. Кто ты, кем был, где рос? Откуда появился? А если подумать? Да, меня интересовали только собственные проблемы. Я говорил о безразличии других, но сам был не лучше!

Второй день без пищи вымотал меня безмерно. Путешествия в моем представлении должны были быть полными неожиданных радостей и скрытых тайн. В этих фантазиях не находилось места тяжелой усталости и голоду; в мыслях меня не утомляло однообразие местности, а запах конского пота и собственного немытого тела, выпачканного в пыли и крови, не сводил с ума. В том, как я это себе представлял, ремни седел не впивались во внутреннюю часть бедер, а пыль не попадала в глаза, не забивала нос и отвратительно не хрустела на зубах.

Второй день я испытывал жажду, губы потрескались и покрылись неприятной коркой. Все ссадины и синяки постоянно напоминали о себе, стоило пошевелиться или споткнуться коню.

К концу дня, когда до заката осталось всего ничего, на горизонте из гряды облаков вдруг проступили очертания гор Все же, это оказалось много дальше, чем я предполагал.

Что-то тревожное неотвратимо надвигалось на нас с тем, как увеличивались, росли суровые каменные силуэты. Теперь моим разумом владела лишь одна мыль: там, в предгорьях должен был быть привал.

Боль уже давно проснулась в спине, сначала холодом, потом ледяными уколами пронзая позвоночник и всю спину Я чувствовал, как все больше сутулюсь, но молчал, искоса поглядывая на Дона. Просить остановиться при нем не хотелось. Опять осклабится и выдаст одну из своих глупых насмешек!

Солнце коснулось верхушек гор, отбросив на их далекие снежные вершины розовый отблеск, а мне все тяжелее было держаться в седле Внезапно Мастер осадил коня и холодно осведомился

— Молчишь? Тебе это нравиться?

Я лишь пожал плечами, но в глубине души ощутил досаду.

— Я ждал привала, — сообщил я, с трудом распрямляясь.

Маг легко соскочил с коня.

— Что ж, привал Слезай и ложись

Он подошел и дернул моего коня за узду, зазвенев сбруей Тот послушно улегся, подогнув длинные ноги Вот как он умеет, оказывается! Какая неожиданность, особенно если вспомнить, как мне пришлось спрыгивать со связанными руками с жеребца прошлой ночью!