Сергей Юрьев - Вечность сумерек, вечность скитаний

Сейчас Сид сидит на цепи возле землянки вождя, потому что Трелли ушёл в дозор, и именной ошейник просто убил бы раба, отойди хозяин на пару лиг. Нет, он, конечно же, не сидит – он ходит вокруг столба, к которому привязана его цепь, пляшет, притопывает… Сидеть он бы не смог – слишком холодно, а людям гораздо труднее переносить мороз, чем альвы.

Трелли поймал себя на том, что ему немного жаль собственного раба, но тут же постарался думать о чём-нибудь другом, например, о том, как они завтра будут снова беседовать с учителем, и Тоббо расскажет что-то новое о дальних неведомых странах, о великих сражениях прошлого, о том, как живут люди, населяющие каменные замки, те люди, которые не ровня тихим, невежественным и, в общем-то, беззащитным жителям крохотных хуторов, разбросанных неподалёку от кромки леса… Здесь, под этими соломенными крышами живёт даже меньше людей, чем альвов, поселившихся на острове, но люди почему-то живут здесь спокойно и мирно, а альвам надо таиться, не позволяя людям даже догадываться, что у них под боком расположились чужаки, бывшие хозяева их земель и их самих… А ведь, если вдруг вождь решит, что пора альвам вернуть себе былое величие, то ничего не стоит расправиться с этими неуклюжими существами – во всём селении нет ни одного меча, а охотничьи луки его жителей посылают стелы не дальше, чем на полсотни шагов.

Правда, Тоббо как-то говорил, что в полусотне лиг к югу есть замок, а в нём сотни воинов, и как только до них дойдёт слух, что где-то неподалёку скрываются альвы, они придут сюда и просто выжгут эти леса… Но что они могут против магии альвов?! На них можно наслать морок, заставить обратить своё оружие друг против друга, пробудить дремлющих призраков, наводящих страх на всякого, кто их увидит, погрузить всю долину в туман, непроглядный для людей.

Тоббо часами заставлял своего ученика зубрить заклинания и учил его чертить в сумеречном воздухе огненные знаки, но всегда – заклинания отдельно, знаки – отдельно. Магические силы следовало беречь и не применять их без крайней нужды. Но сейчас Тоббо рядом нет, и можно попробовать сотворить какое-нибудь тихое, незаметное чудо. Учитель не раз повторял: чтобы магические силы сделали своё дело, мало без ошибок произнести заклинание, мало начертить нужный огненный знак – надо ещё и верить в них. Силы подчиняются лишь тому, кто в них верит… А как верить в то, чего толком и не видел?

Трелли пристально вгляделся в нагромождение тёмных горбатых крыш, сгрудившихся внизу под холмом, густо поросшим соснами – ни одного огонька в низких крохотных окнах, ни одного шороха или скрипа. Люди спят, даже не выставив дозорных на ночь, и они едва ли заметят, что на исходе ночи на их селение спустился обжигающий морозный туман. Опустился и рассеялся с первыми лучами солнца… Только заклинание надо произносить шёпотом, а это нелегко – здесь каждый звук имеет значение и смысл, который не всегда бывает понятен даже старому мудрому Тоббо…

Боязнь в чём-то ошибиться несколько охладила его пыл, но Трелли уже не мог отказаться от своей затеи. Конечно, от учителя не скрыть, что он попытался сделать, и наказание за самовольство последует неминуемо, но мысль об этом только подхлестнула его.

Первый звук походил на шелест редкой упругой травы на слабом тёплом ветру, потом трава стала гуще, и ветер накатывался на неё быстрыми и плавно затихающими порывами, на трепетных стеблях начали вызревать лазурные капли искрящейся росы. Затем с его губ сорвался ледяной хруст, и росинки на заиндевевшей траве смерзались, превращаясь в прозрачные кристаллики, которые, сталкиваясь друг с другом, издавали тихий хрустальный перезвон, а потом рассыпались в сухую снежную пыль. В белой непроглядной пелене исчезла смёрзшаяся трава, в которой увяз ветер, и растворились все звуки, уступая место безбрежному молчанию…

Заклинание было закончено – теперь настало время начертить огненный знак, и Трелли почувствовал, что всё тепло его тела начало перетекать в левую ладонь, собираясь на кончике указательного пальца. Стало холодно – оленья шкура уже не спасала от мороза, который начал забрался под кожу, и только левая рука пылала жаром, готовым вырваться наружу. Такого раньше не случалось никогда, даже когда приходилось чертить самые замысловатые знаки. Раньше Тоббо всегда был рядом, и бояться приходилось только одного – как бы не осрамиться перед учителем, проведя неправильно любую из множества линий. Но теперь ему стало страшно по-настоящему… Казалось, холод вот-вот превратит его самого в ледышку, а ладонь охватит пламя. Когда над крышами людских жилищ вспыхнула первая грань магического знака, она показалась Трелли необычайно, непозволительно яркой, но он уже не мог остановиться и продолжал плести огненное кружево – до тех пор, пока свет не померк в его глазах. Исчезло сплетение пылающих линий, исчезло тягучее пенье ветра в оголённых ветвях, не стало холода, леденящего сердце, и в тёмную пустоту, заполнившую всё его существо, вторгался лишь звук чьих-то быстрых шагов, под которыми потрескивал снежный наст…

Он не чувствовал боль, он только знал, что она есть, что он сам превратился в эту боль. И ещё стало безмерно тоскливо оттого, что нет больше того маленького мира, в котором он прожил всю свою маленькую жизнь. Пустота окружала его со всех сторон, и сам он стал пустотой, молчанием, собственной тенью. Трелли, Трелли, последняя надежда последних альвов… Зачем только мудрый Тоббо выбрал его, мальца, который не может справиться даже с собственным нетерпением? И оказалось, что покинуть этот – мир вовсе не значит найти путь домой, на неведомую родину альвов, туда, где серебряные ручьи стекают с малахитовых гор, где растут поющие цветы, и два голубых солнца сменяют друг друга в вечнозелёных небесах.

– Трелли, Трелли… – донёсся голос ниоткуда, голос, почти ничем не отличающийся от молчания.

Нет, магия беспощадна к слабакам, не сумевшим справиться с теми силами, которыми вызвались повелевать. За собственные глупости надо платить всем, что имеешь – и прошлым, и будущим…

– Трелли, Трелли… – Теперь голос маленькой Лунны звучал уже ближе. Но зачем она зовёт его? Зачем? Ведь отсюда, где ничего нет, не может быть возврата…

– Тоббо, ну сделай что-нибудь… – Тень ветра коснулась щеки, и проснулась слабая боль в левой руке.

– Я сделал всё, что мог, – отозвался учитель. – Теперь ему осталось только поверить, что он жив. Если он нас слышит, то вернётся…

Поверить, что жив… А вдруг недавняя неосторожность погубила не только его самого, но и людей из соседних селений, и всех альвов, нашедших себе убежище на островке среди болот? И теперь он слышит их голоса только потому, что они вместе оказались за пределами жизни… От этой мысли он ощутил боль, холодную и непреклонную, такую, что в ней утонуло и жжение ладони, и холод, обжигавший его изнутри. Он кричал, не слыша собственного крика, он кричал до тех пор, пока тьма, окутавшая его глаза, не рассыпалась на сотни радужных огней.