Карина Демина - Наират-1. Смерть ничего не решает
В Наирате в них тоже верят, только считают демонами.
— Хорошо подумайте, прежде чем ответить. Это, — Заир провел рукой по крышке, — само по себе бесполезно. Вы не получите ни гроша. Вы не сумеете продать это кому бы то ни было еще. Вы останетесь в чужом городе с ненужным и опасным товаром. И с большими проблемами. Я не угрожаю, нет, но если сделка не состоится, то покупатель имеет право выразить недовольство. И не только исполнителем, но и лицом, за него поручившимся. Я не тороплю вас, я говорю, что мы выступаем утром, а потому неплохо было бы вечером знать, сколько мест просить в караване уважаемого Гаяши.
— Но я не специалист!
— Что-то мне подсказывает, что вы скромничаете, — снова улыбнулся Заир, засовывая ладошки в широкие рукава кемзала. — Похвально. Еще один приятный довод в пользу сотрудничества с вами.
Мысли перекатывались в Турановой голове подтаявшими ледышками: не ехать, никуда не ехать… Они думают, что деньги что-то решают, они уверены в этом. А если он исчезнет? Не получив никакой платы, просто испарится? Нет, это не просто подозрительно, это — почти провал… И плевать. Можно потянуть время, и к Ниш-Баку, как Карья сказал. Пароль — яйцо. Позволят взять? Но пока не получены деньги, это его товар. Пусть волохи смотрят, пусть думают, что хотят, лишь бы отсюда выпустили, а дальше что-нибудь придумается.
Туран достал из ящика яйцо и сунул в карман.
— Вы… уверены? — поинтересовался Заир.
— Мне нужно подумать.
— Конечно, конечно, но зачем вам это? — выразительный взгляд и очередная ласковая улыбка.
— Думаться будет легче, — отрезал Туран, унимая дрожь в руках. К демонам всю эту затею, без него пускай развлекаются, ему уже на сегодня хватило.
— Ну что ж, уважаемый, не смею вас задерживать. Тогай, проводи его в зал, позаботься, чтобы накормили. И нам подавать вели, и скажи, чтоб тмина не жалели на ребра! Да, да, уважаемый Туран, остальной товар пока останется у нас, вы сами всё понимаете.
Город жил. Он скулил на множество голосов, торгуя и торгуясь, ссорясь из-за рыбьих голов да перемороженной репы. Дребезжали повозки, ступала важно стража, бродячими псами крутились нищие. Но здесь, в кольце стен, неугомонное движение было быстрее и злее. Оно порождало злость и тупое осознание собственной беспомощности.
Свободу даст… от мук освободив, укроет милосердно…
— Милосердия Всевидящего ради! Пожалейте, добрый господин. — Старик поспешно откинул лохмотья, выставляя изъязвленные ноги.
— Пожалейте, пожалейте, — заголосил другой, одноглазый и криворотый. — Осиротили!
— Сюда, господин, сюда. — Толстобрюхая женщина в линялой цигейке схватила за рукав. — Девушки, прекрасные и свежие, словно первые цветы! Согреют лучше вина!
От неожиданности Туран дернулся так, что чуть не повалил безобразную сводню, но та явно привыкла к подобному обращению и лишь крепче сжала пальцы. За что чуть было не получила удар под ребра: Туран с трудом сдержал нервическое движение.
— Старые и морщинистые ослицы! — Краснолицая, с повязанным на голове меховым платком старуха прилипла к другому боку. — Не слушайте ее! Она обозных шлюх понасобрала! А истинное наслаждение — в «Доме Ошара»: молодые и опытные, послушные и настойчивые!
На ее появление Туран отреагировал намного спокойнее.
— Тощие кильки! Сифилитички!
— Ах ты, стерва!
— Я тебе говорила — не лезь сюда, потаскуха!
Туран, кое-как высвободившись из цепких лап занятых ссорой зазывалок, заспешил прочь.
— Господину больше по душе мальчики? — Хитро прищурился старичок в кургузом кафтанчике. Лицо его было красно от мороза, а губы, покрытые коростой простуды, тянулись в вымученной улыбке — Или господин не ищет радости для тела? Может господину нужна иная помощь в чужом городе?
Карья говорил, что из Шуммара отправит Турана домой, а он, дурак, еще злился, что не достоин доверия. Вот тебе и доверие, вымученное, смертью выбитое, кровью оплаченное, бери, сколько сил хватит! Да только не осталось сил этих, одно стыдное желание убраться отсюда подальше.
Подавив отвращение, Туран вложил в заскорузлую лапу старика монетку и тихо сказал:
— Господин ищет, где бы редкую книгу купить. Очень редкую.
Лавку наполнял аромат книг. Отчетливо пахло свежим пергаментом, что еще хранил благоухание первозданной чистоты, и пергаментом старым, запах которого являл собой особую смесь чернил, времени и сухой прохладной утробы книгохранилищ. Был тут и пергамент также старый, но хранившийся долгое время небрежно. От него исходила слабая плесневелая вонь страдающего существа. Резко смердели собранные на широком подоконнике склянки с химикалиями для травления, червления и полировки тяжелых окладов, и мягко вплетались в это амбре нежные ноты ликопового масла и сушеных мышиных грибов.
Эта знакомая и отчаянно отличная от какофонии уличных запахов смесь успокаивала. Почти как дома, почти как в библиотеке, не хватает только благородного мрамора стен и сладкой тишины, нарушаемой шелестом одежд, осторожными шагами, бормотанием, а изредка, чего уж там, и криками благородных мужей, забывшихся в поиске истины.
И свет тут другой. Окон много, а света мало: то ли стекла нехороши, то ли полки с книгами мешают, но в помещении сумрачно.
— Чем могу помочь гшосподину? — Человек вышел отткуда-то из-за полок. В руках он держал кзипу страниц, зажатую между двумя дяощечками, и дохлую мышь. Причем ее — едва ли не с большей осторожностью, чем попорченную книгу. Сам человек был вида весьма обыкновенного — невысокий, сутуловатый, с бледным лицом и характерным близоруким прищуром глаз. Облачение его — длинный шерстяной халат, теплые домашние туфли и чепец — придавало облику степенность и домашний уют.
— Все ли хорошо у господина? — поинтересовался человек. — И может ли старый Ниш-Бак чем-нибудь помочь той беде, следы которой он видит в этих глазах?
— Может, — Туран сунул руку в карман и вытащил яйцо. Сквозь полупрозрачное золото скорлупы просвечивал темный силуэт зародыша. Яйцо хотелось сжать в кулаке, чтобы треснула скорлупа и потекла по пальцам желто-кровяная жижа, чтобы хоть как-то, хоть кому-то отомстить.
Ниш-Бак молча обошел Турана, замкнул дверь и поманил за собой наверх.
… освободив, укроет милосердно…беспамятство.
Запутались слова.
На втором этаже лавки пахло по-прежнему книгами, но запах этот казался острее и злее. Теперь в нем было больше кисловатой плесневелой вони, а еще дымной и навязчивой ликоповой. Черные крупинки семян виднелись и на полу, и на книжных полках, и на подоконниках, гораздо более узких и грубо сработанных, чем внизу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});