Виталий Зыков - Власть силы-2

Второй «офицер» появился у Рошага совсем недавно и почти случайно. Простенькая комбинация вокруг узилища с заточенным в нем ядром души Ловчего Бездны неожиданно сработала, и составленный им аркан выдернул в зал под Козьи горы истерзанного Бестелесного духа. О, как он был зол, как ярился, как жаждал отомстить своим обидчикам, которые нанесли ему не смертельную, но весьма чувствительную и плохо заживающую рану.

С той поры Ловчий так и сидел запертый в многолучевой звезде, вытягивая из окружающего пространства мельчайшие крохи Силы и грезя о мести. Собственно, у него, кроме ненависти и крох памяти, от разума тоже почти ничего не осталось. Иногда Рошаг даже не понимал, кто перед ним — наделенная сознанием магическая сущность или движимый инстинктами зверь из Бездны…

Мало того, что на первого «офицера», что на второго иногда находило некое помрачение, и они вовсе забывали, кто они и почему должны подчиняться какому-то костяному дракону. И Рошагу приходилось раз за разом вколачивать в их тупые мозги нужные приказы и директивы. Канчора хотя бы при этом не сопротивлялся, а вот Бестелесный каждый раз пытался брыкаться, выматывая даже не устающего немертвого.

— Ты меня слышишь, Ловчий?! Помнишь ли ты хозяев этого мира, готов ли подчиниться их воле? — в очередной раз спросил Рошаг, стоя перед гигантской магической печатью, в центре которой пульсировало ядро с остатками личности Ловчего.

В этот раз у того наступило очередное обострение, и на простое мысленное послание он ответил жгучим потоком магии, способной не только сжечь то, что заменяет мозги мертвяку, но и развоплотить привязанную к неживой плоти душу. Если прозевать удар, разумеется… Но Рошаг не зевал и вовремя подставлял ментальный щит.

— Не забыл ли ты, кто твой враг? — продолжил спрашивать костяной дракон. И внезапно получил ответное послание, буквально сочащееся ненавистью к пахнущим Силой двуногим смертным. Жаль только, ничего, кроме злобы, там не было. — Вижу, что не забыл… — выдавил из себя Рошаг, которому возня с могущественными безумцами успела изрядно надоесть.

Это была его последняя попытка вернуть Ловчему хотя бы видимость ясности ума. Смысла и дальше тратить время и силы он не видел и всерьез задумался об уже мелькавшей у него ранее идее с трансформацией твари в кого-то более подходящего для претворения планов Спящих в жизнь. Возможно, более сильного, и совершенно точно, гораздо более понятливого и управляемого. Вот только для задуманного надо заполучить еще несколько Ловчих, связать их чарами и вылепить из эфирной плоти нечто новое. И это совсем не простая задача!..

С этими мыслями Рошаг покинул одного безумца и заявился в гости к другому — его соседу.

Если Ловчий замкнулся в себе и вел поистине растительное существование, то глупец-канчора был весьма деятелен. Сколько Рошаг к нему ни приходил, великан всегда хлопотал вокруг нарисованной демонической кровью на дальней стене пещеры кособокой астральной печати. Чего конкретно и, главное, как четырехрукий с ней делал, дракон не знал — он ощущал только, как в колдовской чертеж перетекает Сила настолько злобная, что на ее фоне сам Рошаг казался едва ли не невинной овечкой, — но прекрасно видел результат. Мелкие и средние стихийные духи Воздуха и Воды срывались с привычных мест, нарушая давно и прочно установленный порядок, сея панику среди сородичей и порождая кое-где настоящие стихийные миграции слабых элементалей. Но то в Астрале, в реальном мире это отражалось изменениями погоды, неурожаями и засухами. Три года канчора «играл» с обитателями иных планов, и вот теперь его возня принесла свои плоды: когда дома голодные бунты черни, вряд ли найдется властитель, который рискнет послать армию на войну со Спящими!

Однако сейчас великану придется отвлечься от своего занятия.

— Услышь меня, о могучий! — прошипел Рошаг, мысленно кривясь от отвращения.

До чего дошло: он, бывший хаарг-Лог, а ныне проводник воли Спящих, вынужден едва ли не пресмыкаться перед могучим безумцем. Перед тем, на кого в свою бытность живым и свободным драконом Междумирья, он устроил бы охоту, как на диковинного зверя! Мысли снова перескочили на того смертного червяка, который стал причиной его падения, и внутри снова начала разгораться слепящая злоба. Чтобы отвлечься от этих воспоминаний, Рошаг снова процедил:

— Могучий!

— Ы-ыы? — Великан как всегда был немногословен. Хорошо хоть соизволил повернуться к своему «генералу».

— У меня к тебе дело, о могучий! Ты сильнейший из всех известных мне повелителей Астрала. — Лесть, как можно больше лести. Тупицы ее любят! — Помоги отворить Тропу на тонкие планы. — Нужно заглянуть в гости к нашим союзникам. Я хоть и бывал у них раньше, но… Враги сильны и коварны, в одиночку я могу и не справиться. Помоги, о могучий!

— Ы-ыы! — утвердительно замычал канчора и принялся хаотично размахивать всеми четырьмя руками.

— Ну вот и славно! — зло пробормотал Рошаг. — А чтобы совсем поднять тебе настроение, скажу, что союзники эти — наши с тобой родственники. Для тебя весьма дальние, для меня чуть ближе… — Поймав взгляд выпученных и лишенных капли ума глаз, посланник бывших хозяев Торна досадливо щелкнул челюстями и пояснил: — Я говорю о драконах, драконах Нолда. У тебя ведь в предках затесался кто-то из этой братии, не так ли?

В ответ опять донеслось мычание этой безумно сильной и столь же безумно тупой твари, и Рошаг, выдержанный и спокойный как… как может быть спокоен только костяной дракон, испустил ментальный вопль, который больше пристал загнанному в ловушку зверю, а не предвестнику новых владык Торна. Сегодняшний раунд своей борьбы с бесконтрольной яростью и злобой он определенно проиграл…

Сухарт, как и положено чтящему традиции гному, уважал профессионалов любого дела. Не важно, какое у тебя занятие — куешь ли ты мечи, сеешь хлеб, пасешь скот или творишь волшбу, — главное, что ты вкладываешь в работу весь отпущенный тебе богами талант и, взойдя на очередную ступеньку мастерства, жаждешь большего. А человек ты, гном, эльф или даже мерзкий гоблин — это дело десятое.

И лишь бумагомарак из всех этих газет, газетенок и новостных листков, которые десятками выходили во всех крупных городах людей и поселениях гномов, он на дух не переносил. Продажные по своей сути, пишущие не по повелению души, а отрабатывающие заказ очередного толстосума, напропалую врущие и передергивающие факты, они порой казались Сухарту орудием того самого конца времен, которым нет-нет да и начинали стращать священники.

Пусть сам гном не мог похвастать чистотой помыслов или незапятнанной честью — для политика его уровня подобное попросту невозможно, — это ничуть не мешало ему продолжать не любить «распространителей сплетен». Не любить и… пользоваться плодами их трудов.