Лев Гроссман - Волшебники

Зато по уик-эндам, по крайней мере в дневное время, он мог работать где хотел. Большей частью он сидел у себя, но иногда взбирался по длинной винтовой лестнице в обсерваторию — почтенное, хотя и порядком устаревшее заведение на вершине одной из башен. Сквозь позеленевший купол торчал телескоп высотой с телеграфный столб, установленный где-то в девятнадцатом веке. Кто-то из персонала, нежно любивший этот музейный экспонат, до блеска начищал его медные сочленения.

В лаборатории было тепло и сравнительно малолюдно: мало кому хотелось туда карабкаться, притом что телескоп был днем бесполезен. Это гарантировало Квентину день блаженного одиночества, но в одну из суббот позднего ноября он понял, что не ему одному пришло это в голову. Когда он добрался до конца лестницы, люк был уже открыт.

Заглянув в круглую, полную янтарного света комнату, он точно оказался на какой-то чужой планете, до странности похожей на его собственную. Элиот стоял на коленях перед старым, драным оранжевым креслом — оно помещалось посередине, на вертящемся круге телескопа. Квентин не раз думал, кто его сюда притащил и зачем; здесь, конечно, не обошлось без магии, поскольку ни через люк, ни через маленькие окошки оно не пролезло бы.

Тот, кто сидел в кресле, был плохо виден, но Квентин вроде бы узнал одного ничем не примечательного второкурсника с прямыми темно-рыжими волосами — звали его, кажется, Эрик.

— Нет! — отрезал этот самый Эрик. — Ни в коем случае. — При этом он улыбался. Когда Элиот начал вставать, Эрик удержал его, но явно не грубой силой. — Ты знаешь правила, — сказал он, как будто обращаясь к ребенку.

— Ну пожалуйста… всего разок, а? — Квентин никогда не слышал, чтобы Элиот так канючил — и впрямь как ребенок — и никогда бы не подумал, что он на это способен.

— Ни в коем случае! — Эрик слегка надавил пальцем на длинный нос Элиота. — Сначала ты должен выполнить все, что положено, — и сними наконец эту свою рубашку.

Они, видимо, не впервые играли в эту игру. Ритуал, при котором присутствовал Квентин, не предназначался для посторонних.

— Хорошо, — капризно протянул Элиот, — хотя ничего плохого в ней я не вижу.

Тогда Эрик взял да и плюнул на эту рубашку, прямо Элиоту на грудь. Плюнул — и сам, кажется, испугался, не слишком ли перегнул. Дальнейшие действия Элиота Квентин рассмотрел хорошо: тот расстегнул ремень Эрика, повозился с ширинкой и спустил с него брюки, обнажив бледные ляжки.

— Эй, сучка, поосторожней, — предупредил Эрик — он не очень-то нежничал. — Ты знаешь правила.

Квентин сам не знал, почему после этого остался у люка — видно, просто оторваться не мог. Эмоциональный механизм Элиота открылся ему до мельчайших деталей. Как же он раньше не понял? Может, для Элиота это рутина — берет себе одного-двух мальчишек в год, а после бросает. Неужели он вынужден скрываться даже и в Брекбиллсе? Квентина где-то даже задевало, что Элиот вместо кого-то другого не обратился к нему… но разве он, Квентин, пошел бы на это? Нет, лучше уж так: отказа Элиот ему не простил бы.

Ни на чьем лице Квентин еще не видел такого голода, с которым Элиот взирал на предмет своих вожделений. Он вполне мог бы увидеть заглядывающего в люк Квентина, но ни разу не посмотрел в его сторону.

Квентин решил не ходить больше в обсерваторию.

Первый том «Практических упражнений» Амелии Поппер он закончил в ночь с воскресенья на понедельник, перед самым экзаменом. Осторожно закрыл книгу и посидел с минуту, глядя на переплет. Руки тряслись, голова плавала в невесомости, туловище налилось неестественной тяжестью. Он не мог больше оставаться в комнате для занятий, но и спать пока не хотел. Поднявшись с вихлястой кушетки, он объявил, что пойдет погулять.

Элис, к его удивлению, предложила пойти вместе с ним. Пенни стоял перед зеркалом, дожидаясь, когда зеленый холм сменится его стоической бледной физиономией, и на них не смотрел.

Квентин задумал пройти через Лабиринт и пересечь снежное Море до того места, откуда он появился в свой первый день. Посмотреть оттуда на темный Дом, подумать еще раз, почему пребывание здесь оказалось не таким уж и кайфом, а потом, достаточно успокоившись, отправиться спать. Полагая, что это точно так же можно сделать и вдвоем, он направился к выходящим на террасу стеклянным дверям.

— Не сюда, — сказала Элис. Если кто-то пытается открыть эти двери после отбоя, они включают тревогу в комнате дежурного преподавателя, объяснила она и показала Квентину безопасный боковой выход. Эта дверь, о которой он раньше не знал, пряталась за портьерой и выходила прямо в заснеженную живую изгородь.

Квентин был выше Элис дюймов на восемь, и почти все они приходились на ноги, но она шла с ним вровень. Преодолев Лабиринт при луне, они вышли в морозное Море. Глубина снега была примерно полфута, и они на ходу разгребали его ногами.

— Я сюда каждую ночь хожу, — нарушила молчание Элис, о которой одуревший от недосыпа Квентин успел позабыть.

— Каждую ночь? — тупо переспросил он. — Зачем?

— Да так… голову проветрить. — Ее дыхание белело в лунном морозном воздухе. — В башне для девочек думать трудно, такой там шум, а здесь тишина.

Странно, как легко ему было наедине с этой необщительной Элис.

— Тишина и холодина. По-твоему, они не знают, что ты нарушаешь режим?

— Знают, конечно. Фогг точно знает.

— На кой тогда…

— Выходить через боковую дверь? — Море расстилалось вокруг, как гладкая, подоткнутая по краям простыня. После недавнего снегопада здесь не ходил никто, кроме оленей и диких индеек. — Ему, по-моему, все равно, что мы выходим погулять ночью, но декорум все же следует соблюдать.

Дойдя до края луга, они оглянулись на Дом. В чьей-то учительской спальне на нижнем этаже горел одинокий огонь. Послышался крик совы, затянутая облаками луна стояла над самой кровлей — декорация прямо из стеклянного шара со снегом, который так и хочется потрясти.

Квентину вспомнились сцены из «Мира в футляре часов», где Мартин и Фиона разыскивают в зимнем лесу заколдованные Часовщицей деревья: у каждого из таких в стволе большой циферблат. Для злодейки эта Часовщица странный персонаж: ничего особенно плохого, по крайней мере при свидетелях, она не делает. Видят ее обычно издали, с книгой в одной руке и старинными часами в другой; иногда она разъезжает в позолоченном, громко тикающем часовом экипаже. Ее лицо всегда скрывает вуаль, и повсюду она оставляет за собой заколдованные часовые деревья.

Квентин прислушался: никакого тиканья, только что-то потрескивает в лесу.

— Отсюда я пришел в первый раз, летом, — сказал он. — Знать не знал, что есть такой Брекбиллс — думал, что очутился в Филлори.