Птичка в академии, или Магистры тоже плачут (СИ) - Катерина Александровна Цвик
Всю неделю, в течение которой они у нас гостили, бедный парень от меня прятался. Наивный. Спрятаться от мага в его собственном доме нереально. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как меня учить.
Думаю, сейчас он бы оценил мое выступление. По крайней мере в зале перестали шуметь, взгляды всех были направлены на меня, и даже эль Мейр, скрестив на груди руки, отступил к одному из столов и задумчиво меня разглядывал. Я отметила это лишь мельком и снова сосредоточилась на музыке.
В какой-то момент, проникнувшись ей, я прикрыла глаза, растворилась в звучании, которое выходило из-под моих пальцев, забыла, где нахожусь и что вообще выступаю для кого-то. Я любила это состояние и не думала, что когда-нибудь смогу в него войти вот так, на сцене, перед зрителями.
Постепенно аккорды и пассажи стали не такими резкими, мое настроение переменилось, и мелодия полилась плавной волной с переборами.
Наконец, музыка смолкла, я открыла глаза и огляделась.
Несколько мгновений в помещении царила полная тишина, а потом на меня обрушились аплодисменты.
— Еще! — закричал кто-то.
— А что она сделала с гитарой? Никогда такого звучания не слышал!
— Еще! Да!
— Не знаю, кто ты, девочка, но плачу золотом! Играй! — закричал какой-то бородатый мужик уголовной наружности, выпивавший в самом углу кабака.
— Да!
— Играй!
— Наш магистр — лучшая!
— Да!
— Не надо золота, — отказалась я, когда шум в зале немного утих, и улыбнулась. Было приятно видеть восторг людей. Особенно своих адептов, которые хлопали мне громче всех. — Я сыграю еще.
Оглядела сцену, поняла, что, раз уж взялась играть, нужно сделать это выступление незабываемым и поучительным для моих оболтусов. Сняла очки, спрятала их в кармашек платья и, комбинируя различные виды магии, создала удобный пенек, села на него и сделала несколько струнных переборов.
Звук растекся вибрирующей волной. А ведь для такого эффекта понадобилось совсем немного магии. Мелодия лилась из-под пальцев, а вокруг моего пенька начала расти трава и принялись разбегаться по сцене цепкие побеги плюща. Стены стали стволами деревьев, которые тихо зашелестели в вышине кронами. На поляне таинственно замерцали точечки-огоньки светлячков, а на потолке… не было потолка — только далекое небо, с которого нам подмигивали звезды и светила луна, заливая «опушку леса», на которой я сидела, мягким светом. И я запела балладу «О менестреле». Почему-то здесь и сейчас захотелось исполнить именно ее.
Жил в далеком краю менестрель молодой.
Пел он песни о жизни и смерти,
Много где побывал, много что повидал,
Но о жизни другой не мечтал, поверьте.
Как же здорово пел тот смельчак-менестрель!
Как же свет зажигал в чужих душах!
Его ждали везде и встречали везде,
Ведь он видел рассвет даже в темных лужах.
Но однажды он спел одному королю.
И решил тот, что этот парнишка
Теперь будет петь лишь ему одному,
Что другим его слушать — слишком.
И теперь жизнь его хороша весьма:
Стены в шелке, золотые ложки.
Только все это для него — тюрьма,
На душе скребут черные кошки.
Не рождается что-то в душе у него.
Снятся ночью дорога и поле.
Даже голос не тот и песня не та.
Вдохновения нету в неволе.
И король его нет, не отпустил.
Он решил покарать его строго.
И король его к смерти приговорил.
«Недостоин он даже острога!»
И на площади той, где шумела толпа,
Где палач приготовил петельку,
Улыбнулся он всем: «Свобода! Всегда!» —
И запел последнюю песню.
Эта песня плыла над коньками крыш.
Эта песня тревожила душу.
Эта песня дарила надежду на жизнь,
Убирала из сердца стужу.
И когда он закончил, молчали все.
На глазах были слезы, поверьте.
Но король непреклонно кивнул беде,
И шагнул менестрель на дорогу смерти.
Уж давно все забыли о том короле —
Людская память беспечна.
Но живет менестрель в сердцах людей,
И песни его вечны![1]
Допев, я еще какое-то время перебирала струны. Посмотрела в сторону, и «прожектор» лунного света осветил это место. В нем появилась полупрозрачная фигура человека в плаще с капюшоном на голове. Лица его не было видно, в руках он держал гитару. Человек помахал рукой всем, кто сидел в зале, надел через плечо ремень, закинув гитару за спину, развернулся и прямо по воздуху пошел к луне, становясь все меньше и меньше. А когда его силуэт сравнялся с лунным диском, растаял.
Я давно закончила играть, убрала иллюзии, но в зале продолжала стоять гробовая тишина. И это настораживало… Сильно.
— Я буду рассказывать об этом своим детям, — внезапно хлюпнула носом какая-то девушка, и зал взорвался бешеными аплодисментами.
Я даже икнула и неуверенно поклонилась. Аплодисменты не стихали, и я попятилась. Не привыкла я к такому вниманию…
И тут увидела, как мне машет рукой какой-то стражник. Около сцены он стоял не один — там был целый патруль. И вот тут до меня дошло: я совсем забыла, что пользоваться магией в таких местах нельзя. Вообще. Никак. Ни для чего. Если заранее это не согласовывал…
[1] Песня написана автором специально для «Птички».
Глава 8. Магистр Птичка
— Госпожа менестрель, — вздохнул глава патруля, когда я подошла ближе, и потупился. — Вы задержаны и обвиняетесь в незаконном применении магии на территории кабака «Веселый кот». Пройдемте в участок для составления протокола.
— Как же так?! — воскликнул Рэй, который как раз протолкался вместе с Кайлом и Леоном к сцене. — Нашего магистра в участок забирают!
Эта новость, как пожар, в один миг облетела кабак. Поднялся такой гвалт, что стражники опасливо заозирались и схватились за мечи.
— Госпожа менестрель, или магистр, не знаю, кто вы там, — посмотрел на меня начальник патруля, — слезайте уже со сцены и пойдемте быстрее, а то все может закончиться нехорошо.
Не знаю для кого как, а для меня все уже закончилось нехорошо. Представляю, какие слухи завтра пойдут по академии: не успела магистр эль Бланк приступить к обязанностям, как загремела в кутузку. Интересно, меня до суда выкупят из нее под залог или там оставят? Наверное, выкупят. Нужно же кому-то вести занятия. Небось, ректор пришлет ради такого дела свою Марлену,
