Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна
Бракк. Немного другой длины и очертаний, чем принадлежащий мне, но вполне узнаваемый. Если для простого люда наш брат-сопроводитель казался чем-то непостижимо-легендарным, то у нас самих зависть и восхищение вызывали те, кто хранил жизнь и благополучие Звеньев Цепи мироудержания. Хотя вряд ли его Ведущий так уж сильно нуждается в защите, ведь он, в отличие от чиновников, за которыми ходим мы, строен, подтянут и явно также напичкан под завязку всевозможными зельями, потому что двигается по-юношески легко, разве что чуть более скупо.
Пока я ёрзал на лежанке и прислонялся к стене, чтобы было удобнее наблюдать за происходящим, золотозвенник подошёл к искалеченному парню, присел на корточки и всмотрелся в искажённые болью черты. Потом поднял голову и печально произнёс куда-то в пустое пространство:
— Будем стоять или будем действовать?
Из-за спин стражников раздалось недовольное:
— Ишь понабежали тут… А ну, расступись!
Женщина, вошедшая в камеру третьей, своей шириной напомнила мне давешнюю любительницу собак, однако росточка во вновь прибывшей было намного меньше, и синяя мантия окутывала собой этакий колобок, но не плотно скатанный, а весьма рыхлый и колыхающийся при малейшем движении. Волос на голове Серебряного звена Цепи одушевления по традиции не было, но, видимо, дама, в отличие от Гирма, не нашла в себе достаточных сил, чтобы отказаться от бровей и ресниц, а заодно и густо их накрасила.
— При всём уважении к вам, эрте… — Вместо окончания фразы золотозвенник придал своему лицу выражение заинтересованного ожидания, а вовсе не строгого сожаления, и спустя вдох я понял, почему вышестоящий чин предпочёл поощрить опоздавшую, а не пожурить.
С резвостью, удивительной для роста и веса, женщина метнулась к лежащему телу, изогнулась над ним, словно принюхиваясь, потом в мгновение ока оказалась уже у решётки, на которой всё ещё висели скрюченные кисти рук.
— Так-так-так…
Сереброзвенница, прикрыв глаза и мечтательно улыбаясь, нежно потёрлась щекой о бледный покров обескровленной плоти, лизнула запёкшиеся капли, склонила голову набок, словно о чём-то думая, повернулась к золотозвеннику и решительно заявила:
— Ничего не осталось.
— Эрте уверена?
— Эрте знает своё дело.
В словах женщины помимо скучного спокойствия прозвучало что-то вроде игривого вызова померяться силами. По губам пеговолосого скользнула улыбка:
— Что-нибудь расскажете?
— Увы, тут и говорить не о чем. Вытеснение не завершилось, как должно было: похоже, несчастный слишком поторопился. Впрочем, если бы он оказался терпелив и выдержан, мы с вами не стояли бы тут и не знали самого главного.
— Всё-таки прошедшая ночь?
Слово «прошедшая» золотозвенник выделил особо. Женщина ещё раз посмотрела на пальцы, обвившиеся вокруг прутьев решётки.
— Думаю, да. Но точное время вы установите и сами, а я скажу только то, что знаю наверняка: это случилось.
В её голосе не прибавилось ни единой нотки тревоги или озабоченности, но мне почему-то стало вдруг не по себе. «Это»? Что именно? Пришла новая чума, принёсшая с собой повальное безумие?
— Теперь попрошу не мешать мне, разлюбезные эрте, — сказала женщина, возвращаясь к бездыханному телу.
Жив был парень или уже мёртв от потери крови, похоже, не волновало никого. По крайней мере, если его не попытались спасти сразу же, он или был заведомо обречён, или… Если это болезнь, она может быть заразной. А что, если те капли крови, долетевшие до меня…
— А его сосед? — в такт моим мыслям спросил золотозвенник, всё это время ни разу не взглянувший в сторону соседней камеры.
— Он пахнет кровью, — чуть раздражённо ответила женщина. — Но только мёртвой.
«Багряные» вышли в коридор и направились к месту моего теперешнего обитания, задержавшись лишь для того, чтобы узнать, не прибыли ли на допрос патрульные, доставившие ночного драчуна в тюрьму. Я не стал вскакивать на ноги, ни когда незваные гости переступили порог, ни когда оказались совсем рядом, нависая надо мной грозными глыбами. Золотозвенник едва заметно кивнул сопроводителю, и у моего горла с тихим свистом остановился наконечник раздвинутого бракка, вопреки ожиданиям набухающий не тёмными ядовитыми прожилками, а нитями искорок, сбегающими по бокам и собирающимися в один большой огонёк, повисший в воздухе на расстоянии дюйма от навершия.
— Встать.
Огонёк начал угрожающе потрескивать, и одна из слетевших с него искорок больно ужалила мою щёку.
Опасная штуковина. Похоже, действует на значительном удалении, не то что мой посох. И как бы мне ни было любопытно узнать о принципе действия этого оружия, испытывать его на себе что-то не хотелось, поэтому я выполнил обращённый ко мне приказ.
Мои глаза оказались примерно на одном уровне с глазами золотозвенника, чем тот не преминул воспользоваться, уставившись на меня немигающим взглядом.
— Сколько времени ты находишься в этой камере?
— Если скажете, который час идёт, мне будет проще ответить.
Он криво усмехнулся:
— Скоро пробьют утреннюю зорю.
— Я оказался здесь ещё до вечерней.
— Значит, этого парня привели уже при тебе?
— Да, эрте.
Золотозвенник, казалось, вдобавок к застывшему взгляду перестал ещё и дышать.
— Он что-нибудь говорил? Рассказывал о чём-нибудь странном, что с ним приключилось?
— Он ничего не помнил. Если вы хорошо смотрели, то наверняка заметили шишку у него на лбу с правой стороны. Так вот, парня кто-то от всей души стукнул по голове, почему он впал в беспамятство.
— Но решётку он дёргал не во сне, ведь так?
— Да. Очнулся вскоре после того, как его принесли. И долго не мог понять, что происходит, а потом…
— Потом? — Пеговолосый напрягся, как охотничья собака в стойке.
— Потом кое-что всё же вспомнил.
Золотозвенник, приготовившийся к обстоятельному рассказу, сердито фыркнул, наткнувшись на простодушное молчание, и огонёк бракка приблизился к моему лицу почти вплотную.
— Что именно?
— Вспомнил, что вышел ночью во двор. Гулял там. Встретил давнего неприятеля и подрался с ним. А подрался, потому что стал таким же сильным.
Тёмные глаза всё же мигнули.
— Дальше!
— А дальше всё было просто. Он решил, что я сомневаюсь в его силе, и вцепился в решётку. Итог вам известен.
Золотозвенник ещё раз пристально прищурился:
— Больше тебе нечего рассказать?
— Нет, эрте.
Последние слова умирающего, сколь бы важными они ни были, именно в силу своей необъяснимой значимости показались мне опасными в первую очередь для меня самого, поэтому я предпочёл промолчать.
— Всё готово! — окликнула из-за решётки женщина, и «багряные» отправились обратно.
Что именно творила сереброзвенница Цепи одушевления во время моего допроса, я не видел, но, когда она отошла от тела, мне почудилось, будто мертвецу стало чего-то недоставать. Может быть, части лица, может быть, отдельных кусочков плоти: света факелов, задерживаемого спинами стражников, не хватало, чтобы всё ясно разглядеть. Зато я смог увидеть то, что и в самом деле выглядело поразительно и пугающе.
Женщина подошла к решётке, положила свои ладони на оторванные кисти, начала поглаживать, всё настойчивее и настойчивее, а в какой-то момент скользнула в них, как в перчатки, и медленно разжала скрюченные пальцы, словно те вдруг стали её собственными. Потом руки, живые и мёртвые, то ли разделившиеся, то ли ещё слеплённые друг с другом, спрятались в складках мантии. Бритоголовая, поворачиваясь, чтобы уйти, поймала мой удивлённый взгляд, насмешливо подмигнула, и в следующий миг посреди камеры взвились языки костра, охватившего мёртвое тело. Очень странного костра, бросающего на стены не жёлтые или красные, а синеватые отблески.
Пламя взлетело, протрещало от силы с минуту и упало вниз, исчезая в швах между каменными плитами пола. Бракк вновь вернулся в поясные ножны, а сам сопроводитель — за спину своего Ведущего, который, прежде чем покинуть тюремный коридор, повернулся ко мне и сказал:
