Король Восточной долины (СИ) - Бердникова Татьяна Борисовна

Трес устало опустил плечи. Доводы были вескими, аргументы весомыми и сопротивляться их тяжести у него уже не получалось.

— Ладно… Я хочу этого, ты прав, брат, хочу!.. И родителей хочу увидеть. Хочу обрести семью, хочу узнать… какого это… Зайди первым, Кевин. Если я вломлюсь просто так, я… не хотел бы, чтобы с ними что-то случилось.

— Так бы сразу, — Кевин широко улыбнулся с нотками нескрываемого облегчения и, выудив из кармана ключи, отпер дверь, немного понижая голос, — Ты побудь пока тут, не на улице, но возле двери, хорошо? Я пройду, поговорю, потом позову тебя. Только не убегай!

Кев дернул уголком губ и, вызывающе сунув руки в карманы, очень мрачно кивнул. Радость от предстоящей встречи в душе его по-прежнему заглушало беспокойство.

Кевин, непрестанно оглядываясь на брата, торопливым, хотя и уверенным, нескрываемо хозяйским шагом, направился вперед по коридору. Где искать в двухэтажном доме родителей, он знал.

Сегодня, в выходной день, когда все нормальные люди отдыхали от праведных трудов, отец и мать молодого человека, конечно, как и всегда в это время, сидели в нижней гостиной, мирно попивали чай и либо вели неспешную беседу, либо читали каждый свое — отец газету, а мама книгу. Последняя еще, вполне вероятно, могла вязать, но это уже были детали.

В предположении своем парень оказался прав. Родители и в самом деле обнаружились в том самом помещении, куда он, еще раз оглянувшись на напряженного брата, заглянул в первую очередь и, услышав шаги сына, подняли головы.

— А, сынок… — мужчина, читающий утреннюю газету, отложил ее, приветливо улыбаясь, — Нечастое в последнее время удовольствие тебя видеть. Наконец-то решил провести выходной, как нормальный человек?

— И правильно! — женщина, действительно вяжущая что-то на спицах, отложила вязание, поднимаясь из кресла, дабы обнять сына, — Я давно говорю, что ты работаешь на износ! Так нельзя, Кевин, надо заботиться о себе!

— Вот-вот, — поддержал ее супруг, не давая сыну вставить и слова, — Врач, а о собственном здоровье позаботиться забываешь. Ладно, рассказывай, что у тебя нового, как дела?

Парень, только что буквально рвавшийся поведать обо всем случившемся и досадовавший на не дающих ему сказать и слова родителей, внезапно замялся, смущаясь. С чего начать, он не знал.

— Дела… ну, да, у меня все отлично, просто есть кое-что… Нет, тоже очень хорошее, но мне надо вам рассказать. Это важно.

— Так, — мистер Хилхэнд, человек решительный и серьезный, сцепил руки в замок, приподнимая подбородок, — В чем дело?

Кевин куснул себя за губу. Он представлял, как нервничает сейчас брат, разумеется, слышащий каждое его слово, и хотел сократить время его переживания, но подобрать слова оказывалось невероятно затруднительно.

— Вы… вы помните, я путешествовал на Соломоновы острова? Пол Галейн, Шон Рэдзеро, Перчатка Соломона… — он неловко переступил с ноги на ногу. Мама молодого человека вздохнула и покачала головой.

— Еще бы не помнить, если ты едва не погиб там…

— Да, несколько раз, — Кевин поморщился, вспоминая не самое приятное путешествие и, постепенно переходя к главному, решительно прибавил, — А в результате потерял брата.

Мистер Хилхэнд нахмурился и тяжело вздохнул. Вновь говорить о сыне, которого потерял много лет назад, вспоминать о человеке, что мучил второго его сына, оставшегося в живых, а после наконец исчез, ему не хотелось.

— Кевин…

— Нет, послушайте, Кев жив! — парня прорвало; терпение закончилось, и он решил дать себе волю, — Он правда, по-настоящему до сих пор жив, снова жив!

— Снова?.. — миссис Хилхэнд, испуганно переглянувшись с супругом, нахмурилась, — Неужели ты… он опять… — рука ее красноречиво метнулась к голове сына, и тот недовольно тряхнул последней.

— Да нет же! — парень резко выдохнул, сознавая необходимость все-таки объясниться, — Тогда, на островах, мой друг Пол загадал Перчатке желание, пожелал нам с братом обоим свободы, пожелал, чтобы друг друга больше не мучили. Я… тогда ощутил, что он исчез. Мы ушли, не подумав осмотреть пещеру, просто ушли, а Кев… Оказалось, Перчатка поистине сотворила чудо — Кев жив, у него свое собственное тело, это… это и в самом деле он, мой брат, живой, настоящий, родной брат-близнец!

Повисло молчание. Некоторое время родители Кевина переваривали его слова, переглядываясь, пытаясь их осознать, пытаясь понять, не сошел ли сын с ума… Наконец, отец подал голос.

— Сынок, ты уверен, что ты…

— Где он? — мать, более чуткая, чем супруг, угадавшая истину каким-то шестым, материнским чувством, взволнованно подалась вперед, — Кевин… неужели это может оказаться правдой?.. Наш сын… твой брат… жив??? Где же, где он?!

— Он здесь, — молодой человек, не зная, каким еще образом ответить на вопросы, легко пожал плечами и, не сдерживая улыбки, отступил на шаг, вновь выходя в коридор. Повернул голову, взирая на мнущегося у входной двери брата и, приглашающе махнув рукой, окликнул:

— Кев!

На несколько секунд все будто замерло. Кев, едва ли не дрожа от волнения, быстро шел по коридору к гостиной; родители застыли без движения, не зная, чему верить.

Кевин, не в силах терпеть муки ожидания, сделал шаг навстречу брату и, обняв его за плечи, решительно вывел из коридора, представляя родителям.

Отец вскочил на ноги. Мать, совершенно оцепенев, приоткрыла рот, потрясенно, пораженно созерцая сына, которого никогда не видела и которого считала погибшим много лет назад.

— Я… — Кев, чувствуя, что должен произнести хоть что-то, на миг неуверенно сжал губы и, виновато улыбнувшись, прибавил, — Привет.

— Сынок… — миссис Хилхэнд, наконец пришедшая в себя, бросилась к нему и, не решаясь заключать в объятия, подняла дрожащую руку, осторожно касаясь его щеки, — Сынок!..

— Я, — Трес быстро облизал губы и, неуверенно оглянувшись на брата, кивнул. Как себя вести, он знал не больше, чем мать.

Проблему в категоричной форме разрешил Кевин: выпустив плечи брата, он легко толкнул его вперед, в объятия матери, а та, явно не сознавая, почему старший сын вдруг подался к ней, крепко обняла его, прижимая к себе.

— Мой сын, мой мальчик… — шептала она, — Кев…

Парень закрыл глаза. Он был взрослым человеком, повидавшим и пережившим многое, он давно приучил себя контролировать собственные чувства… но сейчас готов был разрыдаться от счастья, впервые в жизни ощущая объятия родной матери.

— Мама… — сорвалось с его губ слово, которое дети выучивают первым, слово, которое впервые произнес уже в двадцатишестилетнем возрасте.

Мистер Хилхэнд, потрясенный до глубины души, неуверенно шатнулся вперед, сделал шаг, другой… Замер, всматриваясь в лицо сына, лицо, так похожее на другое, видимое им часто, но все-таки совершенно иное, почти незнакомое, а затем, приблизившись в несколько шагов, неуверенно провел ладонью по его волосам.

Кев аккуратно выпустил мать из объятий и, волнуясь, взглянул на отца. Встречи с ним он боялся больше всего, прекрасно сознавая, что родитель вряд ли будет рад узнать, каким вырос его сын.

— Па… — голос сорвался, и парень закашлялся, — Папа, я… — закончить он не успел.

Мистер Хилхэнд, сейчас совершенно не думающий о его грехах, счастливый не меньше жены, крепко сжал вновь обретенного сына в объятиях.

…По прошествии получаса вся счастливая семья мирно сидела в гостиной и попивала свежезаваренный чай.

Кева устроили на диване, и мама, севшая с ним рядом, с улыбкой любовалась сыном, непрестанно гладя его волосы. Парень, чувствующий себя на седьмом небе от счастья, ничуть не возражал против этого и лишь весело смеялся, когда отец шутливо бурчал, что жена его «совсем затискала мальчишку».

Ему было хорошо. Наверное, впервые за всю свою жизнь он действительно ощущал себя на своем месте, по-настоящему чувствовал себя живым человеком, и был совершенно счастлив этому.

Мистер Хилхэнд сидел в кресле, максимально близко к дивану; Кевин устроился в другом кресле, с улыбкой наблюдая за семейным единением и наслаждаясь как собственным счастьем, так и счастьем родных.