Константин Башкатов - Сказание о чернокнижнике. Книга I (СИ)

— Ты — мой творец, ты — мой Создатель, ты — мой бог! Услышь мой зов, владыка забытых времён! Услышь мой зов, владыка Смерти! Услышь мой зов, владыка Пустоты! Услышь мой зов, владыка Бездны! Восстань из праха, властитель страха, Дартазаэль. Восстань в своём величии, и первозданной силе! Восстань, мой повелитель, я жертву приношу тебе! Твой час настал! — слова эти полагалось повторять до самого конца ритуала, который будет длиться долгие часы. И когда таинство было близко к завершению, уже было слышно, как ликует сам Дартазаэль, слыша зов своего слуги, чувствуя, как он медленно проникает в этот мир, пускай и временно. Но давно наблюдал он за Дартаном, и видел, что тот готов свернуть горы подобно ренегату-Ашамаэлю, но более покорен, что на руку Низвергнутому. И вот, Дартан, медленно разрезая рукава своего балахона, а следом за ним и запястья, пошёл к алтарю, красное свечение над которым усилилось многократно, заливая теперь всё капище и отражаясь в глади образовавшегося кровавого озера. Алое озеро было чародею по самое колено. Чернокнижник, подняв перед собой оголённые, кровоточащие руки медленно пошёл к изваянию Дартазаэля. Тьма под ним вздыбилась, словно дикий зверь.

— ПРИДИ ЖЕ ПОВЕЛИТЕЛЬ ТЬМЫ! ЯВИСЬ В НАШ МИР! — нечеловеческой силы крик вырвался из груди Дартана, и мужчина рухнул на колени пред поднявшейся из-под статуи мглой. Тем временем ожившая темнота начала обретать форму. Исполинская фигура, усеянная шипами, выросла перед покорным колдуном. Он выглядел так же, как и на изваянии. Овеянный аурой бесконечного страха и величия, он подошёл к Дартану. На мага смотрела пара пылающих белым огнём глаз. Внезапно лицо рассёк широкий оскал, так же пылающий бесконечным белым пламенем.

— Я пришёл, чернокнижник… Говори, — Дартазаэль намеренно тянул время. Он желал услышать слова верности, сказанные добровольно, а не по наитию.

— Владыка мой… Мой творец! Я бесконечно верен тебе, все эти души — твои! Если потребуется, я готов принести в жертву и свою жизнь. В жизни и смерти я буду твои слугой!

— Но в мире живых толку от тебя больше. Ты звал меня, только для того, чтобы сказать эти слова? Это всё? — в рычащем голосе бога послышались наигранно угрожающие нотки.

— Я жажду служить тебе, Дартазаэль! Я вызвал тебя для того, чтобы дать присягу! И связать наши узы кровью. Я открою врата в мир живых!

И тогда, без единого слова, Дартазаэль вытянул когтистую лапу и приложил чёрную ладонь к груди чернокнижника. Своды храма задрожали, словно от удара кузнечного молота, кровавое озеро небольшими волнами ударялось об вал мертвецов. Тело Дартана пронзила адская боль, и казалось, что стальная звезда прожгла грудную клетку насквозь. Но маг не дрогнул, всё ещё находясь в вознесённом состоянии — хотя он и осознавал, что испытывает адскую боль, он не чувствовал её, ибо он достиг того, к чему шёл всю свою жизнь. Но тут стало нестерпимо холодно. Такой холод ощущает умирающие люди. И запах мертвечины ударил в нос так, что помутнело в глазах — до этого взор Дартана был поразительно ясен.

— Я нарекаю тебя, мой верный раб, — рычащим голосом начал Дартазаэль. — Не только моим первым слугой и мессией, но и тем, кто положит начало возрождению искусства некромантии. Сама Смерть станет подвластна тебе! И сокрушишь ты любого врага, что встанет у меня на пути… Неси же слово моё в мир, но не забывай о главной цели. Я жду тебя в Ледяных Пустошах. Разрушь печати Бездны, — потом озарил всё вокруг яркий ядовито-зелёный свет с кровавыми прожилками. А на груди Дартана появилась такая же восьмиконечная звезда, как и у Ашамаэля — знак слуги Низвергнутого.

История некромантов уходит глубоко в древние века, а прерывается много тысяч лет назад. Сейчас в мире нет ни одного мага, который бы знал хоть что-то об искусстве покорения мертвецов и смерти — в напоминание об этих страшных колдунах осталась только неприкаянная нежить, бродящая в тёмных уголках мира. А началось падение древнего искусства с того, что группа могущественных личей бросила вызов самому Создателю, возжелав править и миром живых, и миром богов. Долго длилась война между мертвецами и всем миром. Впрочем, видели её не везде — Республика Талания, уже тогда находящаяся на своём пике силы и на пороге золотого века, сумела сдержать напор неприятеля, перерубив пальцы войны. И хотя видели войну лишь земли Талании, участвовали в ней все народы мира бок о бок с богами — самые молодые из них, в конце концов, даже явились миру в зримом облике, дабы сразить могучих личей. Именно из-за этой войны Республика не вошла в свой золотой век, придя в упадок после падения армии мертвецов, а некроманты были уничтожены гневом самого Создателя. Память о древних заклинаниях истёрлась из памяти всех живущих — остались лишь страшные легенды, а идею покорения смерти не считают абсурдом разве что архимаг, да пара магистров, ведающих тайны древности.

Впрочем, не все личи погибли в той войне. Некоторые из них заперты в древних гробницах и спят, ожидая пробуждения, а часть была изгнана за пределы мира, не в силах погибнуть, ибо некоторые филактерии были защищены и запрятаны настолько хорошо, что даже гнев Творца не смог их погубить. И миру вновь угрожала опасность, ибо одарённый мощью Дартан мог поднять из могил десятки личей древности. И тогда мир будет уже не в силах вновь объединиться против смерти — уж слишком он истерзан войнами и разногласиями.

Но смертоносный марш уже начат. Впрочем, Дартан только сейчас догадался, во что ввязался. Дар был вовсе и не даром, а проклятьем. Уже сейчас чёрный маг ощущал пробирающий душу холод и бесконечную пустоту. Смерть одновременно и не властна над ним, и окончательно поглотила его. Благословлением самого повелителя Бездны Дартан стал самым могущественным некромантом, который когда-либо появлялся в пределах этого мира. Но отныне чернокнижник может забыть про покой. Даже если какой-нибудь смельчак — или же сами боги — сумеет уничтожить его в бою, то дух Дартана в вечной злобе обречён будет скитаться по миру и продолжать служить своему владыке. В тот час амбициозный тёмный маг проклял день, когда ступил на путь тёмной магии. Но дороги назад уже не было, и вскоре Тарис покинула одинокая фигура, закутанная в окровавленный рваный плащ. А за ним беззвучной, жуткой поступью шагал отряд духов, овеянных кровавой дымкой.

Хотя король и не спал, а на дворе уже давно властвовала ночь, огни в тронном зале были почти полностью погашены — лишь огонёк посоха тускло освещал всё вокруг ледяного трона, сверкая в зеркальных поверхностях холодных колонн. Ашамаэль же в своей мрачности завершал эту картину. В худой, слегка дрожащей, руке был бокал с вином, а где-то в темноте смиренно стоял слуга, готовый по приказу короля принести ещё бутылку. Вновь чернокнижник отпил из бокала пьянящего напитка, который уже начинал медленно брать власть над измученным разумом. Тяжёлые мысли вновь вернулись к магу. С одной стороны он всей чёрной душой скорбел по Маэлин. Но её смерть… Она сняла груз с его души. Теперь кроме страны у падшего эльфа нет более ничего. Но и свет погас. Маэлин была для Ашамаэля всем, а после её смерти где-то в душе колдуна образовалась болезненная пустота, которую постепенно заполнял холодный гнев.