Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

Граненыч, решительно нахмурившись и поджав губы, вскарабкался на подставленный к подоконнику стол, наложил стрелу на лук, моментально прицелился и отпустил тетиву.

В любом соревновании даже самых косоглазых лучников у него не было бы ни единого шанса поразить мишень, и даже тот факт, что большое окно зияло темнотой на сером фоне всего в тридцати метрах от его позиции, не повышало процент успеха ни на йоту. Но вмешался нечастый в последнее время гость Лукоморска – везение – и, ко всеобщему изумлению, с первой попытки стрела разбила истерично дзенькнувшее стекло и влетела в чулан, ставший тюрьмой родителям ее мужа и бедной, ни в чем не повинной девице боярышне Серафиме.

Облегченно переведя дух, что первый этап их плана прошел гладко, оборонное командование сосредоточилось на ожидании.

Бечевка была крепко зажата в ручках библиотечного, ничего больше пока поделать было нельзя, и им оставалось только набраться терпения, но как раз именно это и было выше его оккультных сил. Он не мог спокойно простоять на месте и секунды – то и дело он переминался с ноги на ногу, привставал на цыпочки, вытягивая по-гусиному шею и вглядываясь во тьму, из боязни пропустить условное подергивание, если оно вдруг будет недостаточно сильным.

Елена готова была к нему присоединиться, если бы не сознание того, что она здесь все-таки царица, а царицы так себя не ведут.

По крайней мере, когда их видят.

Граненыч наугад вытянул со стеллажа за спиной толстенную книгу, открыл ее посредине и стал в полной темноте невозмутимо рассматривать картинки. Или просто пытаться определить их наличие в данной книжке.

Ждать пришлось недолго.

Через несколько минут после выстрела в глубине чулана как будто засветился и погас крошечный огонек, а еще через несколько минут, показавшимся заговорщикам часами, Дионисий подпрыгнул, как будто веревочка была привязана к его рукам и ногам, а он был марионеткой:

– Они дернули!.. Они дернули!.. Три раза!.. Как условились!.. Они согласны!..

– Елена? – обернулся истопник к царице как генерал на поле боя к своему капитану, зажав книгу в подмышке.

– Все готово! – срывающимся шепотом тут же отозвалась она. – Дионисий, дергай!..

Библиотечный изо всех сил дернул ответные три раза свой конец бечевки и моментально почувствовал, как она поползла у него из рук.

– Шнур потянулся! – отрапортовала Елена Прекрасная через минуту, и Граненыч удовлетворенно кивнул головой.

Еще минута – и она доложила, что пошла веревка, а с ней – кошка и подвесная люлька – хитроумная конструкция из ремней и веревок, в которой пленники должны были в целости и невредимости достичь библиотеки.

Спустя еще несколько минут веревка остановилась.

Не говоря больше ни слова, Граненыч стал быстро наматывать ее вокруг колонны.

Елена, нервно прикусив губу и сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, до рези в глазах вглядывалась в темное окно напротив.

Какой нелепый, какой ненадежный план – почти каждый его шаг висел на каком-нибудь "если", "вдруг" или "наверное", но это все, что они смогли придумать и подготовить за несколько дней. Если кто-нибудь еще восемь дней назад сказал бы ей, что она в компании истопника Митрохи и неизвестного науке домашнего духа – некоего библиотечного – будет спасать жизнь родителям своего мужа и юной боярышне от злобного колдуна, захватившего власть, она бы не рассмеялась тому в лицо исключительно из-за хорошего воспитания…

Ну почему на ее месте должна была оказаться именно она?!.. Ведь если бы здесь сейчас была бы бедовая супруга Иона Серафима, то уж она-то изобрела бы что-нибудь такое невероятное, сногсшибательное, что никому другому и в голову бы не пришло! Но где она теперь – кто его знает… Может, ей сейчас еще хуже, чем им всем, вместе взятым…Хотя вряд ли Серафиме сейчас могло быть хуже чем ей, Елене. Ведь если что-нибудь пойдет не так – оборвется веревка, застрянет люлька, лопнут ремни, развяжется какой-нибудь узел, увидит враг – даже не задумываясь, она могла привести с десяток причин, по которым их план мог рухнуть и погубить всех – то виновата в этом будет только она.

Она царица.

Она решила.

Ей отвечать.

Из облака переживаний и дурных предчувствий ее вывел восторженный шепот Дионисия:

– Веревка натянулась!.. Кто-то сел в люльку!.. Кто-то скользит!.. У нас получилось! Получилось!..

– Кто? Кто спускается первый?

– Кто там в авангарде?

– То есть, в люльке?..

– То есть, впереди!

– Непонятно… – библиотечный, натужно прищурившись, попытался разобрать хотя бы намек на то, кто будет их первым спасенным. – Но, по-моему, это не царь… И человек, насколько я могу разобрать в такую тьму, стройнее, чем царица Ефросинья…

– Это Серафима Конева-Тыгыдычная! – радостно всплеснула руками Елена. – Но как это благородно со стороны царя и царицы… Они пустили ее первой – вдруг второго рейса не будет…

– Да что это ты говоришь, твое величество! – сердито прицыкнул на нее Граненыч. – Куда он денется-то? Если в первый раз получилось, то дальше пойдет как по маслу!..

– Сглазил!!! – прижал вдруг ручку к сердцу хозяин библиотеки. – Люлька остановилась!..

– Что случилось? – кинулась к окну Елена.

– Не видно… Ничего не разгляжу… Но, вроде, все в порядке… – библиотечный изгибался и извивался, как кобра в танце, стараясь углядеть, что там вдруг произошло, но не успел. Немного повисев, покачиваясь на осеннем ветру, как забытая на ветке груша, люлька снова пришла в движение и медленно поползла к ним.

– Устала, наверное, ваша дивчина с непривычки-то, – сочувственно предположил истопник, и снова подхватил с полки книжку, чтобы чем-нибудь занять дрожащие теперь уже от волнения руки. – Чай, боярская дочка-то, не прачки какой. А сейчас отдохнула и дальше веревку-то перебирает. Не волнуйся, царица. И минуты не пройдет, как она здесь будет.

Ровно через пять минут люлька, рывками передвигаясь по провисшей, но крепко держащейся веревке, замерла у их окна.

– Серафима, девочка моя бедная, хорошая наша, милая, – бросилась к прибывшей счастливая царица. Уже не сдерживая слез радости, она крепко обняла ее, прижала к сердцу и горячо поцеловала в лоб.

– АЙ!!!..

– ХА! ХА! ХА! ХА! ХА!

Перекрывая дребезжащий деревянный смех, сухо щелкнули пальцы, и темнота в библиотеке вспыхнула голубым светом.

Граненыч и Дионисий отпрянули.

Елена с перекошенным от отвращения и ужаса лицом, как будто только что поцеловала плод любви слизня и паука, силилась и не могла вырваться из объятий Чернослова.

…Чернослов капнул несколько капель своего заморочного зелья на стол, с удовлетворением понаблюдал, как задымилось дорогое дерево, и усмехнулся.