Генри Каттнер - Источник миров

— Я не… а, Бог с ним, какой совет?

— В отношении тебя еще не все решено, — глубокомысленно сказал Ванн, глядя себе под ноги. — Я, например, сам не знаю, чью сторону выбрать, и Дарум тоже колеблется. Он забрал тебя от Паррора для того, чтобы принять окончательное решение, и еще, возможно, согласится с ним, тогда тебе повезет. А может быть, и нет. Предугадать мне трудно. Но ты чужак, и поэтому я тебе скажу об этом, ты должен быть очень осторожен, Дарум — сумасшедший.

Рафт вздрогнул и уставился на воина.

— Ваш царь сумасшедший?

— Да.

— И тем не менее он властвует?

— Конечно, — ответил Ванн. — А почему нет? Он бывает и в своем уме, ну. а даже если и нет, то это не так уж и важно. Только для тебя это вопрос жизни и смерти. А может быть, это вопрос жизни и смерти и для Паитити. Помни, Дарум не твой царь, — задумчиво проговорил он.

— Да уж надеюсь, — искренне согласился Рафт.

— Он один из нас, — пробормотал Ванн, и глаза его засветились. — Я буду рад, если ты останешься жив. Я бы очень хотел встретиться с тобой в поединке, Крэддок. Мы пришли, — с этими словами Ванн поднял тяжелую портьеру, за которой начинался темный проход. — Входи.

— Спасибо, — сказал Рафт и шагнул вперед.

Ванн опустил полог за собой, и наступила тишина, едва нарушаемая непрекращающейся вибрацией, от которой подрагивал весь замок. Даже сюда доносился размеренный гул водопада. Рафт подошел к следующей портьере, которая закрывала проход.

«Они здесь совсем другие, — подумал он, — другая раса. Убийство для них игра, а смертельный поединок — физическое наслаждение. Для них нет ничего странного в том, что ими правит сумасшедший царь». Рафт помедлил перед портьерой, но в конце концов отодвинул ее в сторону и оказался в полумраке.

Тусклый, отливающий багрянцем свет лился со всех сторон. Определить, насколько большим было помещение, в которое он вошел, Рафт не смог. Вокруг него смутно что-то вырисовывалось, какие-то неясные тени. Вдруг одна из теней шевельнулась, и Рафт увидел два сверкающих круга, на него смотрели чьи-то глаза. В носу защипало от резкого запаха духов. Подземный гул, казалось, сотрясал все пространство комнаты. И при этом ни единого звука вокруг. Рафт помедлил и шагнул вперед под прицелом неотступно следящих за ним глаз. Вскоре, как только зрение адаптировалось к полумраку, он смог различить тонкую фигуру, лежащую на чем-то большом и бесформенном, мягкую линию подбородка и лицо, обрамленное едва заметной шапкой волос.

Рафт остановился в ожидании. Он чувствовал, что это был уже другой человек, совсем не похожий на того, который дрался во дворе замка. Он изменился даже физически. С Дарумом произошла какая-то перемена, и это было очевидно, но какая — Рафт определить не сумел.

— Садись, — проговорил царь по-индейски.

Даже его голос звучал сейчас иначе. Сдержанно и бесстрастно, словно далекая музыка. Рафт вытянул руку, нащупал диван и сел. Наблюдавшие за ним глаза сверкнули зеленым цветом.

— Слушай, — приказал Дарум.

В его ногах шевельнулась тень, мягкие линии которой выдавали женскую фигуру. Саму женщину было почти не видно, но от ее дыхания веяло холодным ужасом. Рафт услышал звук, в котором слились флейта и вздыхающая лютня, этот звук был почти голосом, который о чем-то молил и спрашивал.

Царь заговорил снова:

— Юранн хочет знать, зачем ты пришел в Паитити, Крэддок. Музыка, это ее голос, по-другому она не говорит. Но она спрашивает тебя, кто ты? Из какого мира?

Снова запели струны, и в них снова прозвучал вопрос. Рафт подался вперед, но взгляд царя остановил его.

— Он — бог, Юранн, — сказал Дарум, обращаясь к женщине и указывая на Рафта. — Он был здесь в самом начале, и сейчас, в самом конце, пришел снова. С тех пор как он впервые увидел Паитити, на свет появился новый род, и тень, которую отбрасывает Пламя на все живое, приблизилась к этому роду.

Вновь зазвучала флейта, — она словно вздыхала о наступающей тьме, о тучах, которые стремительно спускались на эту благодатную землю.

— Но есть и другие тени, — шептал царь. — Ты знаешь, Юранн, была женщина, чья красота ослепляла, как огонь, и пьянила, как вино. Ты знаешь, она сводила с ума. Я это тоже знаю.

Страх медленно сжимал сердце Рафта, музыка звучала мучительно, жутко, а из мрака выступали мягкие линии женской фигуры, округлые плечи — и тонкие пальцы Юранн, казалось, просто ласково перебирали плачущие струны.

— Огонь разгорался, — тихо продолжал царь. — В Паитити не было женщины красивее ее, деревья и те склонялись перед ней, когда она танцевала, и даже камни отвечали на ее улыбку.

Неожиданно в этой песне без слов зазвучала надежда, и мрак в комнате словно рассеялся. Переливами зашумел наполненный весенним солнцем зеленый лес, послышался нежный смех, и ярким цветом засияли боевые знамена. Раздался звон клинков и зазвучал легкий, веселый танец.

Но раздался низкий голос царя, и музыка вновь перешла на шепот.

— Был мужчина, который любил эту женщину и думал, что она принадлежит только ему, а она смеялась. Смеялась оттого, что знала о власти не меньше, чем о красоте. Ее опьяняла мысль о господстве над Паитити, о господстве над мужчиной, который властвовал.

В песне Юранн послышалось торжество победы. В темноте нежно светились контуры тонких женских рук.

— И тогда ее взгляд упал на другого, который не был царем. Она знала, что любой мужчина рядом с ней мог повелевать Вселенной и сравниться с самим богом. И клянусь, это было так! И если ее объятия дарили смерть, то смерть эта была как сладкий яд.

Тонкий издевательский смех слился в музыке с потаенной грустью.

— Она была коварной, — проговорил царь, и в застывшем воздухе эти слова упали тяжело, как камни. — И губы ее были коварны… И белое тело Юранн томилось в ожидании…

Песня почти стихла, горько отозвавшись минорным аккордом.

— Это было давно. Так давно. Теперь уже нет в ней коварства, и царь позабыл свою печаль. Перед ним танцуют девушки, они просят его любви, но ему нечего им дать. Он отдал свою любовь Юранн, самой красивой женщине на свете, и она… она любит его теперь.

Тихо, нежно и покорно заиграла флейта.

— Но царь сошел тогда с ума, — продолжал спокойный, ровный голос, и музыка вновь смолкла. — Был страшный час, когда безумие вселилось в него. Этот час, Юранн, всегда будет с ним, любовь и безумие следуют за ним неотступно.

Наступила долгая тишина, в которой угадывалась лишь слабая вибрация от водопада, и в ее железной хватке подрагивало все здание замка.