Мария Капшина - О верности крыс

За окном было не то чтобы пасмурно, но как-то мутновато. От окна неприятно тянуло сквозняком. Мий поморщился опять, встал и пошёл вниз за чаем, отговариваясь перед собой, что засиделся и надо взбодриться, чтоб не уснуть снова.

Ему крайне не хотелось сидеть в одной комнате с болотником.

Чай он пил внизу же. Дура-Явена купила не тот, что обычно, а какой-то незнакомый, неудачный, с кисловатым пережжённым привкусом. Этот вкус неожиданно снял нервозность, а отчитав Явену Мий и вовсе почувствовал себя человеком если не счастливым, то, по крайней мере, способным продолжать работу. Вернулся, продолжил, заново выписывая алые блики на сосновых стволах, зелень камыша и красные дрожащие отражения сосен в воде рядом с болотником. Тот вёл себя смирно, пока кисть не подобралась к нему вплотную — мазнула рядом, и болотник вдруг резко вскочил на ноги и попытался перепрыгнуть на кисть. Мийгут не столько удивился или испугался, сколько взбеленился, стряхнул нахала с кисти — и проснулся опять.

Всё написанное за последние полчаса снова исчезло. Болотник сидел смирно. Кисть выпала из сонной руки и валялась на столе, пятная его грязно-зелёным.

Мийгут поднял кисть, поставил в чашку и брезгливо вытер со стола пятно.

Чуть ли не с четверть часа Мийгут сидел, ходил по комнате, бормотал заклятья и за работу браться не спешил. Под конец брожений его взгляд упал на притолоку над дверью, и Мия осенило. Он кинулся к столу, смешал краски точно в тон ненавистному болотникову затылку и одним решительным росчерком припечатал этот затылок невидимым глазом без зрачка — знаком Кеила, хранителя границ и порогов. После чего уверенно взялся за работу и на этот раз её таки закончил, задолго до сумерек.

Тидзана о-Кайле Тедовередж

2295 год, 26 день 2 луны Ппд

Сойге

Астаре опустил лук, Джанш щурился на него сквозь рыжие ресницы, как будто растеряно. Аст вскинул лук, рыжий чуть промедлил, но в последний момент шатнулся в сторону, успев пропустить стрелу мимо.

— Ой-ёй, — весело сказала Птица. Она лежала на травянистом склоне, руки под голову, и улыбалась до ушей. Стрелял Аст вполсилы, Джанш шатнулся слишком резко, слишком далеко и едва не потерял равновесие… Птица была уверена, что сама куда лучше, и её этот факт радовал безмерно, хоть она старалась не тыкать другим в нос своей гениальностью. Потому более развёрнутых комментариев не последовало. Аст глянул искоса, смешливо, и видно было, что он все её невысказанные комментарии прекрасно слышал. Птица улыбнулась, и он тоже улыбнулся мимолётно, прежде чем вернуться к расстрелу Джанша.

Вен рядом почесал локоть и переменил позу, сев спиной к тёплому валуну.

День медленно кренился к вечеру, и небо над пологим склоном наливалось ливневой чернотой. Здесь, ближе к огрызкам старых скал, толпились деревья, и боярышник жался к подножию и забивался в трещины, а ниже стелилась по ветру трава, уже начавшая желтеть. Жара, несмотря на тучи, стояла совсем летняя, влажная и душная, и от жёсткой травы, от каменистой земли под ней поднимался густой и немного пряный жар. Внизу, ближе к реке, где трава была ярче и мягче, лениво переступал тонкими ногами табун на пару сотен голов, передёргивал кожей и встряхивал гривами, отгоняя оводов.

Они неспешно гнали этот табун от самого Ценкачи, где Астаре сторговался на треть дешевле, чем можно было надеяться. Строго говоря, за лошадьми отправили именно Астаре с братьями, а Вен и Тидзо увязались за компанию — всё равно в Кааго ничего интересного не было. Дорога пока тоже не баловала событиями. Самые большие приключения — вроде сегодняшней игры от безделья: Керт и Астаре поспорили позавчера за ужином, можно ли поймать стрелу на лету, и Вен предложил проверить, вчера в обед снял с полудюжины стрел стальные наконечники, и за два дня все уже успели по очереди и пострелять, и попотеть в толстой войлочной стёганке, уворачиваясь от стрел или пробуя ловить. Птица с Астаре пока что были впереди.

На прочие приключения дорога скупилась. Не дорога — бездорожье: бескрайнее, сухое и пыльное, и заполненное днём жаворонками, а ночью — насекомым звоном за стенками палатки. Через пол-луны, не больше, даже таким медленным шагом они доползут до Кааго, и вся компания останется там, а Тидзо поедет ещё южнее, в Раад, договариваться с одним знакомым купцом, чтоб привёз пару аксотских беркутов… И увиливать от разговоров о замужестве.

Тидзо вздохнула и уставилась в небо. В столицу не хотелось, замуж не хотелось, а паче всего не хотелось ходить по дому и чувствовать себя так, словно отца убили только что, а не два года назад. И не хотелось официальных приёмов в Даз-нок-Рааде — достаточно плохо уже то, что ходить туда надо с матримониальными целями, так там же ещё и на Реду наткнуться можно. Она там всё-таки живёт. Если бы она действительно умела слышать несказанное, давно бы отдала о-Кайле Тедовередж под суд за мысли, мягко говоря, не самые верноподданические.

По лицу заметались солнечные блики: ветер наверху шумел листвой и рвал редкую тень в клочья. Тидзо прикрыла глаза от солнца, мимолётно думая, что есть свои выгоды в том, что родилась девчонкой. Например, не нужно приносить Реде клятву верности. Тидзо здорово подозревала, что у неё бы язык не повернулся.

А смешная девочка Атка всё переживала, что Наама её обидела, не дав родиться мальчиком. Мужчинам, мол, проще, и в книжники можно было бы податься… Птица смеялась: очень много простолюдинов-книжников, как же. Придёт такой в храм за учёбой, да так там и батрачит всю жизнь, всей и разницы, что не на барона, а на Мастера. "Ты лучше за Вена держись крепче, где бы ты ещё в такую библиотеку свободно шастала". Атка на смех обижалась и умолкала, но потом опять начинала бубнить, что женщинам нельзя то, нельзя сё, и как при этом жить — совершенно непонятно. Тидзо в ответ на это взялась как-то рассказывать, чего ей нельзя по дазаранским законам: "Там я даже наследством распоряжаться не могу, только проценты мне капают, и всё! Хотя я единственная прямая наследница. Представляешь? По их законам меня бы замуж выдали ещё лет в десять, и титул Тедовередж-тай после отца унаследовал бы мой муж. Будь он урождённый хоть кто, хоть вообще безродный…"

Здесь она умолкла, на Аткины вопросы отвечала невпопад и под первым попавшимся предлогом ушла подумать в одиночестве.

Она не то чтобы вовсе не хотела замуж. Она просто хотела за того, за кого не следует.

Где это видано, чтобы наследница герцогского титула думала о простолюдине? Такие истории добром не заканчиваются, верно Аст говорил.

Хорошо хоть, потом повторять перестал, а то как-то совсем тоскливо было.