Сергей Шведов - Черный колдун

Два чудовища-вохра прорвали железную стену гуяров, раздирая огромными лапами закованных в сталь пехотинцев. И в этот прорыв сразу же устремились меченые Волка. Где-то впереди мелькнула белая голова Оттара, и тут же исчезла. Это почему-то больно ударило Рагнвальда по сердцу. Никогда он не любил своего брата. Наверное потому, что его слишком любила их мать Сигрид. Но сейчас ему было больно, и он с удвоенной энергией ринулся в сечу, работая мечом как дровосек, потерявший дорогу в железном лесу. Он отступал и возвращался вновь, и не было уже ни коня, ни шлема на голове, а была только кровь. Они бились рядом, по колено в воде, Волк, меченый из Башни, и Рагнвальд, последний король Нордлэнда. И не было рядом ни белоголового Оттара, ни веселого Тора, ни меченых, ни нордлэндцев, а были только враги, закованные в броню - мертвые и те, кого еще предстояло убить. Они сражались спина к спине и умерли в один миг, пронзенные сразу десятками мечей и копий — Волк, меченый из Башни, и Рагнвальд, король Нордлэнда. И затрубили под покровом павшей на Лэнд ночи трубы торжествующего врага. Смерть пресытилась обретенными жертвами и наступила страшная пауза. Время отдыха победителей, время считать раны побежденным.

Когда Отранский привез Сигрид мертвого сына, она не закричала. Он улыбался даже мертвым, ее Оттар, словно смерть была всего лишь досадной помехой в веселой сваре, именуемой жизнью. Закричала Эвелина, увидев мертвого Тора. А Сигрид молчала, просто не хватило сил, чтобы выбросить миру захлестнувшую сердце боль.

— А Рагнвальд? — спросил Кеннет.

— А Волк? — спросил Тах.

Отранский не ответил, он резко развернулся и пошел прочь, сутуля широкие плечи. Тах и Кеннет пошли за ним. Тысячи защитников Лэнда полегли на узкой полоске земли. У благородного Гаука остался Расвальгский брод и тысяча усталых израненных воинов. Гуяров было много, и они готовились к утреннему походу на Приграничье. И помешать им перейти реку было практически некому.

Отранский с удивлением уставился на всадника, неожиданно вынырнувшего из темноты.

— Чуб, — узнал всадника Тах.

Меченый поднял коня на дыбы:

— Уводи своих людей, благородный Гаук.

— Но почему? — Отранский тупо уставился на пришельца.

— Слышишь? — Чуб поднял руку.

— Боже мой! — только и сумел выговорить Гаук.

Ярл Мьесенский оказался более расторопным:

— По коням, — заорал он диким голосом. — По коням! Но многие уже сами догадались, что происходит — вой атакующей стаи был слишком привычен пограничным жителям.

— Уходите к болотам, — крикнул Чуб.

Стая накатила стремительно, едва не задев левым крылом поредевшую дружину Отранского. В первых лучах восходящего солнца мелькнул перед растерянными зрителями черный всадник на вороном коне во главе пятидесяти призраков, а следом повалил такой ужас, что мало у кого из присутствующих достало мужества на это смотреть, Расвальгский брод в мгновение ока покрылся серой массой, Отранскому даже показалось, что вскипела вечно прохладная вода Мги. Взвыли было трубы в лагере гуяров и тут же утонули в диком реве разъяренных вохров.

— Уходим, — негромко произнес Мьесенский. — Вохры не будут разбирать, где свои, а где чужие.

Гаук кивнул и содрогнулся, представив, что сейчас происходит в захваченном врасплох лагере гуяров.

— Даже стая не способна уничтожить гуяров, их слишком много, — вздохнул Мьесенский. — И Бес Ожский вряд ли уцелеет в этом аду. Он все-таки человек, а не дьявол.

— Не знаю, — честно признался Отранский. — Если меченый не дьявол, то вряд ли человек.

Но Бес уцелел. Сигрид нашла его на берегу реки, среди развеянного в прах лагеря гуяров. Он сидел на остывшем трупе вороного коня и смотрел на запад, где умирал в кровавых муках еще одни день. Он поднял на нее горящие сухим огнем глаза и произнес хрипло:

— Я опоздал, Сигрид. Но ничего не кончено, пока мы живы.

Что-то дрогнуло в его лице, когда он взял ее протянутую руку:

— Пока мы живы, Сигрид...